— Закрываем дело, — сказал он хмуро.
— Но, Васенька…
— Закрываем! Погибших не вернуть. Убийца бежал. И оставим человеческие дела людям.
28 июля 1914 года австрийский престол официально объявил войну Сербии, но к этому дню вся Европа уже напоминала растревоженный военный лагерь. Спустя два дня, 30 июля, русский царь начал всеобщую мобилизацию — и невиданная в истории многомиллионная сила начала сжиматься в кулак над западной границей; навстречу ей наливался тевтонской мощью кулак врага. Нужно ли говорить, что эти грозные явления были лишь слабым отражением той вечной игры, что вели между собой Темные и Светлые силы, называемые иначе Дозорами? Особняк петербургского «Общества народного просвещения» на Стремянной улице опустел — все, кого удалось собрать, находились сейчас на Балканах, пытаясь остановить или хотя бы смягчить надвигавшуюся катастрофу. В коридорах, где еще вчера слышались треск «ундервудов», скрип телеграфных лент, тревожная многоголосица, стало тихо и темно, лишь пыхтел в дворницкой самовар, да старый слуга Мирон (оборотень из Псковской губернии, привезенный в столицу еще начальником Канцелярии тайных розыскных дел графом Александром Шуваловым в 1769 году) кряхтел в приемной, рассказывая за чаем дежурному о Ливонской войне:
— Били немца и шаблей, и рогатиной, нешто пушками да еропланами не заборем?
Жарким и душным вечером 31 июля Арина поймала Василия Яковлевича у его дома смертельно уставшим после долгого дня (он замещал многих товарищей на время их пребывания в Европе).
— Вася, у нас беда.
— Идем в дом. Там все расскажешь.
Слуг у Макарова не было. Он происходил из старообрядческой крестьянской семьи — и привык все дела по дому делать сам. Василий Яковлевич усадил княжну за стол в гостиной и спустился в подвал, где на леднике хранился кувшин с оранжадом.
— Я отправила Парамона и Андрея Дроздовых проследить за Бастианом Кохом.
— Кох? Свидетель убийства на Черной речке?
— Да.
— Ариша, я же просил тебя оставить это дело.
— Это неофициальное расследование, — губы девушки дрогнули, — я попросила их как товарищей. Впрочем, не важно. Сегодня они исчезли.
— Как исчезли? Куда? — нахмурился Макаров, потирая горячий лоб. Голова болела адски. Не хватало еще волнений из-за братьев Дроздовых.
— Нынче днем я ждала их с вестями, но не дождалась. Сейчас узнала — они не ночевали у себя на Шпалерной.
— А что другие свидетели — Кройф и этот, как его… Костоглотов?
— В тюрьме.
Ясно. Вряд ли эту троицу всерьез подозревают в убийстве, но, похоже, кто-то решил преподать гулякам урок нравственного поведения. Макаров строго посмотрел на девушку, и та ответила ему твердым взглядом больших голубых глаз. Ну что ты с ней будешь делать?
— Отчего же Кох на свободе?
— К сожалению, отпустили. Ну, он же иностранец.
Пошатываясь от усталости, Василий Яковлевич подошел к телефону, звякнул трубкой о рычаг.
— Барышня, спецсвязь. Цюрих по срочному.
Ему несказанно повезло — абонента удалось застать дома.
— Александр Христофорович, добрый вечер, дорогой!.. Как ваши дела? Что вы говорите, все на Балканах?.. И вас, в ваши-то почтенные лета, оставили в городе на дежурстве?.. И не говорите, никакого пиетету… Боюсь представить, что не сегодня завтра может разразиться… Александр Христофорович, не могу долго говорить, дела-с… Помогите мне кое в чем, будьте любезны. На господина одного информация нужна срочно. Записывайте… Бастиан Кох, сорока четырех лет, игрок и пьяница, не Иной, проживает у вас в городе… Что за ним — пока не могу сказать. Просто проверяем, что он за гусь… Добро, добро… благодарствую заранее… Когда? Завтра? Хорошо, завтра днем телефонируйте мне на Стремянную, я весь день на службе. Всего наилучшего!
Он вернулся в гостиную, где его встретил тревожный взгляд голубых глаз. Девушка так и не притронулась к оранжаду — на холодном стекле стакана выступили бисеринки влаги.
— Арина, завтра я занят, но попробую кого-нибудь послать разобраться. А ты оставайся дома. Нынче слишком тревожное время. Помнишь, чему я тебя учил?