-А ты, что, не знаешь ещё?! Он же вчера челюсть сломал. Этот страдалец со своим дружком вечером подглядывали в баню, когда там женщины мылись. Их засекли. Девки выскочили из палатки голые-полуголые, схватили их обоих за руки, за ноги и, затащив в баню, окатили мыльной водой. Симухин, брыкаясь, поскользнулся и ударился о коленку одной из женщин - сломал челюсть. Сейчас расследование проводят. Но он объясняет, что на спортгородке с турника упал.
-Я не знал этого. Вот, позорник-то!.. - рассмеялся я и воскликнул: - Аннушка, мне так хорошо с тобой!.. - И Анюта вдруг сильно прижалась ко мне. Ну, я и идиот! Надо было ещё при первом танце это ей сказать...
В танцевальной программе объявили перерыв. Сначала жена одного из офицеров прочитала стихотворение об офицерских жёнах, а я после этого спел под недавно записанную нами мелодию песню «Братан»:
Мы подружились с тобою на войне,
И так случилось: стали братьями вдвойне -
Ты тащил меня, когда я был в огне,
А я тебя спасал, когда ты был на дне.
Братан, друган,
Будет грех не поднять нам стакан.
Родной ты мой,
Мы с тобой возвратились домой!
Ты волновался, братишка, за меня.
А я без шуток без твоих не мог и дня;
И переживал я, всех и вся кляня,
Что нас бросало из огня да в полымя.
Братан, друган,
Будет грех не поднять нам стакан.
Родной ты мой,
Мы с тобой возвратились домой!
Мы, брат, сроднились втройне уже с тобой,
Ведь ты женился на сестре моей родной;
Я же в честь тебя сынка решил назвать;
Ты приготовься на себе его катать.
Братан, друган,
Будет грех не поднять нам стакан.
Родной ты мой,
Мы с тобой возвратились домой!
Закон простой:
Нет в мире крепче дружбы мужской!
Когда я закончил петь, полковник Гарасюк пожал мне руку и сказал, что с этой песней надо будет выступить весной на конкурсе военных песен в авторской номинации. Мне было очень лестно услышать это от полковника, ведь он и сам писал замечательные песни.
...В двадцать два тридцать «бал» был закрыт. На этот раз Витька Горьков «отпросился» у меня (у него, похоже, закрутились отношения с одной из девушек)... Но и нам с Анюткой удалось урывками поцеловаться за плащ-палаточной ширмой. Получилось всё неожиданно.
-Анют, ты будешь чай пить? Там, за ширмой ещё остался.
-А ты будешь чай?
Я не сразу понял её вопрос, но, взглянув на её смеющиеся глаза, догадался, что это она так обыграла свою фамилию. Смело посмотрев на неё, я ответил: «Буду! Ещё как!..» Минут пять у нас длилось счастье на двоих. Сладкие поцелуи сводили меня с ума. Моя левая рука, живущая отдельно от головы и всего остального моего тела, стала нежно гладить атласные бугорки в вырезе Анюткиного платья... Сопротивления с её стороны не было. Наоборот, я с восторгом ощутил её тёплую руку, залезшую под мою рубаху и поглаживающую меня у левого соска... И меня «заводили» Анютины глазки... Обалденно!.. Сердце рвалось наружу...
Жаль, но наша идиллия была нарушена объявлением по громкоговорителю о срочном построении всего личного состава дивизии на плацу... Ещё разок поцеловав друг друга, мы с ней пошли на места, где обычно строятся наши подразделения. Минут через пять плац был заполнен. Оказалось, что из увольнения не вернулись семь солдат-срочников. Ещё восемь человек при вечерней поверке оказались в самоволке. Более сорока солдат были выявлены находящимися в нетрезвом состоянии. Вот это погуляли!..
На поиски невернувшихся из увольнения и самовольщиков в Моздок отправились поисковые группы. Один из уволенных был обнаружен на подходе к части. Самовольщиков тоже быстро нашли. Шестерых же, находившихся в «увольняшке», за ночь так и не нашли, и сами они на связь с войсковой частью не выходили. Перед обедом следующего дня в штаб дивизии пришло сообщение из местной милиции, что в одном из грузовых вагонов товарняка, стоявшего на запасном пути на станции Прохладная, были обнаружены шесть трупов в солдатской форме одежды с перерезанными горлами. Это были наши солдаты. Трое из них участвовали в боестолкновении 1-ого октября, в том числе - двое из нашего подразделения снайперов. Случилось нечто непонятное и оттого - более страшное. Можно было только предполагать о том, что могло произойти с ними. В дивизии витала атмосфера общей тревоги.
Дня через два нас с Витькой Горьковым откомандировали для сопровождения тел на их родину. Меня придали в помощь лейтенанту Вешкину для сопровождения «цинка» в Омск, а Витьку совместно с одним из офицеров - в Мурманск. Эта неприятная процедура сопровождения, решения вопросов с комендантами вокзалов, военкоматов, встреч и разговоров с родственниками, захоронение и последующее возвращение в часть заняли 16 дней. По возвращении мы с лейтенантом Вешкиным прямо в поезде отметили мой юбилей - 20 лет. Когда мы вернулись, то узнали, что ещё один солдат из нашей части был убит неизвестными людьми у складов артвооружения: он успел только подать сигнал тревоги выстрелом вверх. Все увольнения и праздные шатания по территории части были строго запрещены, в тёмное время суток передвигаться можно было только группами не менее трёх человек, в части были усилены внутренние наряды. Стали поговаривать, что, скорее всего, сразу же после Нового года дивизия полным составом будет передислоцирована в Грозный для усиления уже находящихся там федеральных сил.