Ответом на этот вопрос стало новое хлопанье люка. На этот раз вошедший был в синей форме радиста. В полном смятении я наблюдал, как он обходит один агрегат за другим, держа в левой руке какой-лист, а в правой– метровый стержень. Догадаться, что он здесь ищет, было несложно.
Как только он повернулся ко мне спиной, я на цыпочках проскользнул к люку, выскочил наружу и метнулся в туалетную кабину. Залпом выпив оставшееся виски, я приник к дверной щели и успел заметить, как радист с выражением крайнего удивления на лице захлопнул за собой люк, торопливо вытер пот со лба и, придерживая рукой еле заметный под курткой штырь, покинул пассажирскую палубу через служебный вход.
Я умылся дрожащими руками и постарался успокоиться. Может оно так и надо? Может это учения какие или обычай? Я ведь впервые летел на космическом лайнере. Пошатываясь, я выбрался из кабины и чуть не сбил с ног бортпроводницу. Она несла поднос, на котором дымилась отбивная в окружении жареной картошки и листьев салата. Но мое внимание больше привлек столовый нож, завернутый вместе с вилкой в салфетку не тем концом.
– О! Вот вы где месье! – в голосе девушки было волнение. – Ваш обед уже ждет вас в вашей секции! Если к стандартному набору будут какие-то пожелания, мы их выполним. Только отнесу вот это блюдо мистеру Байону на смотровую палубу.
– Конечно, конечно! – успокоил я ее и двинулся к своей уютной секции. Полог портьеры уже почти сомкнулся за мной, когда я обернулся и увидел, как бортпроводница осторожно прикрывает за собой белую дверь без опознавательных знаков… Но возле моего уютного кресла меня ждал роскошный обед из семи изысканных блюд – и, принявшись за салат с тигровыми креветками, я выкинул из головы всю эту странную историю, решив порасспросить о ней капитана после того, как мы прибудем к Юпитеру.
Следующие четыре дня прошли очень спокойно. Постепенно я познакомился со всеми пассажирами салона. Не понравился мне только сосед из секции напротив: вечно сонный, с небритой физиономией и дорогущим бриллиантовым перстнем, этот господин избегал общения с кем бы то ни было и непрестанно бормотал себе что-то под нос. Остальные – старая дама, владелица половины одного из земных континентов, названием которого я тогда особо не забивал свою голову, ее молоденькая компаньонка с идеальной, самой модной тогда на земных орбитах, фигурой 120– 80– 120, седовласый джентльмен, с десяток лет назад получивший в наследство транспланетную корпорацию «Тиатроник», и даже его вызывающе худощавая по орбитальным меркам спутница с длинными ногами и всегда искусственной улыбкой на лице, – все оказались очень милыми и веселыми людьми. Мы болтали о последних событиях светской жизни земных орбит, слегка о политике – так, обсудили раз последнюю выходку работников тихоокеанских гидропонных ферм, вздумавших объявить забастовку… Помнится, тогда я считал ее крайне вредной затеей и искренне не понимал, чего еще этим людям, живущим фактически на еде прямо-таки в курортных условиях, может не хватать.
Мы частенько перебрасывались с джентльменом в старинные картишки, потягивая виски со льдом. А вечером, когда он уединялся со своей пассией в купе, предварительно приняв пару капсул «Термосекса», я перебирался в общество старой леди и ее компаньонки, и мы обсуждали самые разные кулинарные рецепты и подшучивали над пожилым ловеласом и его содержанкой, страстные крики которой, несмотря на плотную звукоизоляцию, порой можно было слышать даже в общей гостиной.
Впрочем, на шестые сутки полета владельцу «Тиатроника» и его до неприличия страстной подруге пришлось изменить свой обычный распорядок. Мы ускорялись за счет гравитационного поля Марса, корректируя при этом курс, а потому еще днем всем пришлось вновь обвязаться ремнями и в течение трех с половиной часов полулежа выдерживать крайне неприятные ощущения, а иногда даже самые настоящие перегрузки в 1.5 G – что было слишком для таких тонких натур, каковыми мы себя считали, не взирая ни на какие вторые подбородки и килограммы жира на бедрах и животе.
К вечеру – который на тот момент из весьма условного понятия окончательно превратился в нечто из области воображаемого – мы, наконец, легли на новый курс, и по этому случаю капитан «Уинстона Черчилля» устроил для нас торжественный ужин на обзорной площадке.
Стол был почти идеально сервирован на восьмерых. Единственным недостатком, стало, пожалуй, только отсутствие зажженных свечей. Остальное: и вилочки для различных видов цитрусовых, и лед, которым частенько пренебрегают даже на самых помпезных раутах, и льняные салфетки – именно льняные, а не ароматно-бумажные, – да и традиционные пять хрустальных бокалов разной величины, каждый из которых предназначен для конкретного напитка, – все было просто великолепно.