Главная проблема заключалась в том, что он был крайне ограничен в средствах. Исайя Рахмилевич, который был привязан к своему дому и остался в родном городке, помог Йоэлю и на сей раз, но очень малым. Горовец снял помещение рядом с рынком, привел его в порядок, сделал ремонт. На кухне поставили большую плиту, приобрели посуду – тарелки и стаканы, ложки и вилки, кастрюли и сковородки, скатерти и солонки. Шмуэлевич, хозяин мебельного магазина, дал в кредит столы и стулья. Над входной дверью повесили вывеску, на которой красовалась свежая надпись: СТОЛОВАЯ. Еще одна вывеска оповещала: ДОМАШНИЕ БЛЮДА – ЗАВТРАКИ И ОБЕДЫ – БУФЕТ
И сразу же завертелись дела, появились заботы. Фейга Горовец, – а ей было в ту пору уже тридцать пять лет – взяла на себя работу по кухне, Йоэль занялся снабжением и следил за порядком. В официантки же он взял свою сестру. Столовая заработала сразу после праздника Песах 1915 года. В рыночные дни многие крестьяне приходили сюда попробовать блюда, которые готовила Фейга. Заглядывали в столовую и жители городка, и военные.
Фейга и Йоэль работали с рассвета до поздней ночи. Шоэль был им в этом не помощник: его ждали экзамены, и он усиленно готовился. Родители наняли для сына репетитора – учителя Шнеурмана, сороколетнего холостяка и любителя широко пожить. Про него рассказывали, что он заядлый картежник и выпивоха, а к тому же еще и дамский угодник. Впрочем, это не мешало Шнеурману быть отличным преподавателем.
Горовцев волновало прервавшееся образование старшего сына. Поскольку учеба в «Герцлии» стала невозможной из-за начавшейся войны, Йоэль и Фейга ухватились за другой вариант – русскую гимназию. А так как Шоэль считался беженцем, было решено послать его в Одессу. Горовец списался с Гитой, и та согласилась взять Шеилку к себе. Летом 1915-го года юноша отправился к тетке. Перед отъездом в Одессу в дополнение к Шнеурману родители пригласили еще одного репетитора, с которым Шеилка усердно занимался, готовясь к вступительному экзамену.
В то время в Одессе было шесть гимназий, и каждая из них имела свои особенности. Незадолго до шеилкиного приезда сюда перевели Люблинскую гимназию, разместившуюся в помещении бывшей Второй гимназии. Ее учителя и администрация переехали из Люблина в полном составе, но какая же гимназия без учеников! В газетах напечатали объявления о приеме, и еврейские юноши, в основном беженцы, массами устремились туда. Оказался среди них и Шоэль. По истории его экзаменовал сам директор гимназии. Вышло так, что как раз накануне Шоэль перечитал учебник Платонова – главу о царе Петре Алексеевиче и его сестре Софье, о неудачном заговоре против Петра, казни стрельцов и заточении Софьи в Новодевичий монастырь.
И вот Шоэль подходит к экзаменационному столу, во главе которого сидит господин директор, в черной форме с блестящими медными пуговицами. У него надменное морщинистое лицо, прилизанные редкие волосы – типичный чиновник, наглухо застегнутый и полный собственного достоинства. Бесцветные глаза смотрят на стоящего перед ними юношу, взволнованного, но готового к борьбе за свое будущее. В Люблине, как и в Одессе, не было недостатка в евреях. Их дети настойчиво стучались в двери гимназий обоих городов. Там, у себя в Люблине, директор был тверд как камень, поэтому число учеников-евреев всегда соответствовало процентной норме. А теперь Министерство образования, возглавляемое Игнатьевым, вдруг ни с того ни с сего разрешило евреям-беженцам учиться…
– Расскажи о первых днях правления Петра Великого! – послышался скрипучий голос экзаменатора.
Вот и не верь после этого в чудеса! Прочитанные накануне страницы платоновского учебника каждой буквой своей стоят перед глазами Шоэля. Помнит их и директор – вытянувшийся перед ним еврейский юноша пересказывает текст с поразительной точностью, слово в слово! Дрогнула душа старого преподавателя:
– Достаточно! – останавливает он Шоэля и что-то записывает в блокнот.
Это была победа! Шоэля Горовца приняли в русскую государственную гимназию. В городок летит телеграмма, в доме Йоэля большой праздник. Свершилось! Внук местечкового меламеда выходит на широкую жизненную дорогу.
Глава 5
Как мы знаем, скромный меламед не оставил детям наследства – его семья и без того едва сводила концы с концами. Старшая сестра Йоэля Батья рожала и растила детей, ее муж Хаим был служкой в синагоге, а брат Йоэля Цви-Гирш работал на железнодорожной станции. Лее, последней из детей, исполнилось восемнадцать лет – ее-то и взял Йоэль к себе в столовую официанткой. Еще одна сестра, Гита, жила, как уже было сказано, в Одессе. Пожалуй, стоит вспомнить и о том, как она туда попала.