Индейцы часто показывались на противоположном берегу и спокойно наблюдали за тем, что делается в барраке, отлично понимая, что винтовки им не страшны. При их появлении жители Эсперансы впадали в бешенство, всегда кончавшееся бессмысленной тратой патронов. это напоминало суматошную ярость собак при виде кота, сидящего на ограде.
18 мая мы уехали на баркасе, направлявшемся в Риберальту. Ночь накануне нашего отъезда была отмечена пьяными танцами, которые устроили четыре женщины и четверо индейцев пеонов, после того как они выпили четыре ящика пива (по 10 фунтов стерлингов ящик) — разумеется, в кредит. Наутро женщины получили внушение в виде двадцати пяти розог каждая, за то, что нарушали общественное спокойствие, и были отосланы за реку работать на плантациях — наказание, которого боялись больше всего из-за набегов индейцев пакагуаре. Мужчин освободили от наказания, возможно, потому, что фирму вполне устраивало, если они еще больше залезали в долги.
Глава 9
Непривлекательная интермедия
В Риберальте меня ожидала почта, и я все на свете забыл, получив желанные новости с родины, по которым я так стосковался. Пришли свежие газеты, служебные письма и — главное — инструкция отложить дальнейшие экспедиционные работы из-за финансовых затруднений. Я пришел в восторг; помимо того что на какое-то время я был сыт своим мученичеством, необходимо было завершить составление карт, написать отчеты и, наконец, окончательно отработать проект узкоколейной железной дороги на Кобиху. Далее, Риберальта нуждалась в плавучем доке, и мне предложили спроектировать его и составить смету. Я был согласен оставаться тут до тех пор, пока есть работа и пока мне платят за нее. Бездеятельность — вот что было для меня невыносимо.
Похоже было на то, что некоторое время связи с Рурренабаке не будет, так как казенный баркас «Тауаману» пришел в такое состояние, что уже не мог быть отремонтирован, и был вытащен на берег где-то выше по течению. Узнав, что мы на неопределенное время задержимся в Риберальте, Дэн надел свой купленный в Шапури костюм и отправился кутить. Что касается Виллиса, то пьяные дебоши привели его в тюрьму. Своим освобождением он был всецело обязан взяткам и подкупу и отблагодарил меня тем, что оставил меня и завел самостоятельное дело в качестве продавца спиртных напитков. Он устроился в одной из лачуг на окраине городка, где мог предаваться своему пороку за счет других пьяниц.
Несмотря на наличие в районе Мадре-де-Дьос отрядов, состоявших на службе у частных лиц для охоты на рабов, с индейцами здесь было немало хлопот — именно на этой реке один цивилизованный индеец убил топором управляющего барракой Маравильяс — участь, которую тот, возможно, заслужил. Индейцев пакагуаре изображали в неоправданно мрачных красках. Хотя, как правило, они пользовались любым случаем навредить белым. Во время поездки в устье реки Ортон с одним боливийцем, владельцем небольшого каучукового участка, я встретил индейцев пакагуаре в лесу. Они оказались вполне безобидными людьми, когда, наконец, собравшись с духом, вышли к нам. Маленькие ростом, темнокожие, с большими дисками, прикрепленными к оттянутым мочкам ушей, и палочками, продетыми через нижнюю губу, они, по-видимому, принадлежали к наиболее деградировавшим коренным жителям. Они принесли нам в подарок дичь — всякое другое занятие, помимо охоты, они считали ниже своего достоинства. Деградировали они или нет, но всех цивилизованных индейцев они ассоциировали с участниками охоты за рабами, которые так часто производили налеты на их поселения, и не желали иметь с ними никакого дела.
Существуют индейцы трех родов. Первые — смирные и несчастные люди, легко цивилизуемые; вторые — опасные, омерзительные каннибалы, которых редко можно увидеть; третьи — здоровые и красивые, должно быть, происходящие от цивилизованных предков, с которыми редко приходится встречаться, потому что они избегают районов судоходных рек. По этому поводу я буду говорить более подробно в последующих главах, так как это обстоятельство связано с древней историей всего континента.
Коррупция и некомпетентность были в Риберальте в порядке вещей. Был назначен новый судья, он же отправлял обязанности мясника — должность в высшей степени прибыльную, так как никто не мог обходиться без его услуг. Тот солдат, что получил 2000 ударов плеткой и у которого мясо сходило с костей, поправился и весьма весело рассказывал о пережитом им испытании. Он очень располнел; как мне рассказывали, таково обычное последствие жестокой порки, если только жертва выживает. На его походке наказание как будто не отразилось, несмотря на то что у него был отбит крестец.
— Вон скот везут! — кричал пеон, который стоял на берегу реки и наблюдал за приближающимся бателоном. Я взглянул в указанном направлении, ожидая увидеть животных с Равнин Мохос, предназначенных для забоя нашим мясником — судьей, но увидел людей. Владелец барраки Мадре-де-Дьос находился на палубе первой лодки. Он сошел на берег и наблюдал, как его майордомо, вооруженные устрашающими бичами, согнали на берег, а потом под навес около тридцати вполне белокожих людей, привезенных из Санта-Круса. С их лиц не сходило выражение униженности и покорства, недвусмысленно свидетельствовавшее о том, что они полностью отдают себе отчет в том, что ждет их впереди. Не только мужчины, но и женщины были в этой унылой толпе.