Несколько минут Эктелион стоял молча, всматриваясь в Туора, и постепенно лицо эльфийского владыки исполнилось благоговения, словно в серой тени плаща Туора он узрел какие–то дальние видения. Потом он низко поклонился, подошел к ограде и возложил на нее руки, и по обе стороны от столпа с Венцом распахнулись створки ворот. И Туор вошел и, выйдя на зеленый луг, взглянул на раскинувшуюся внизу долину и увидел средь белых снегов Гондолин. И долго стоял он и смотрел, не в силах отвести глаз; ибо наконец узрел он свою мечту, являвшуюся ему во сне.
Так стоял он, не говоря ни слова. И молча стояли вокруг него гондолинские воины; были тут воины от каждого из воинств Семи врат, а их вожди и военачальники восседали на конях, белых и серых. В изумлении взирали они на Туора, и у них на глазах плащ его соскользнул на землю, и он явился пред ними в могучих доспехах из Невраста. И немало там было таких, кто видел, как сам Тургон повесил эти доспехи на стену над высоким троном Виньямара.
И тогда Эктелион наконец заговорил и сказал:
— Не нужно других доказательств; и даже имя сына Хуора не столь важно, как то, что сей воистину прислан самим Улмо[33].
Нарн и Хин Хурин
Детство Турина
Хадор Златовласый был владыкой эдайн и верным другом эльдар. Всю свою жизнь он служил Финголфину, который отдал ему во владение обширные земли в той части Хитлума, что звалась Дор–ломин. Дочь Хадора Глоредель вышла замуж за Халдира, сына Халмира, владыки людей Бретиля, и в тот же день сын Хадора, Галдор Высокий, женился на Харет, дочери Халмира.
У Галдора и Харет было два сына, Хурин и Хуор. Хурин был старше на три года, но ростом ниже других людей своего племени — этим он вышел в родичей матери, — всем же прочим был он подобен своему деду Хадору: белокожий, златовласый, могучий телом и пылкий духом. Пылкий, но не вспыльчивый — нрав у него был ровный и непреклонный. Замыслы нолдор были ему ведомы лучше, чем всем прочим людям Севера. Брат его, Хуор, был высок — из всех эдайн он уступал ростом лишь сыну своему Туору. Хуор был хорошим бегуном — но если путь был долог и труден, Хурин опережал брата, ибо умел сохранить силы до конца пути. Братья очень любили друг друга и в юности почти не разлучались.
Хурин взял в жены Морвен, которая была дочерью Барагунда, сына Бреголаса из дома Беора, и потому приходилась близкой родней Берену Однорукому. Она была высокая, черноволосая, и за ее красоту и дивный свет очей люди прозвали Морвен Эледвен, Прекрасная, как эльф. Но нрав у нее был суровый и гордый. Горести дома Беора омрачили ее сердце — ведь она пришла в Дор–ломин беженкой из Дортониона, после Браголлах.
Старшего из детей Хурина и Морвен звали Турином. Родился он в тот год, когда Берен пришел в Дориат и повстречался там с Лутиэн Тинувиэль, дочерью Тингола. У Хурина и Морвен была еще дочь, по имени Урвен, но все, кто знал Урвен за ее короткую жизнь, звали девочку Лалайт, Смешинка.
Хуор взял в жены Риан, двоюродную сестру Морвен. Риан была дочерью Белегунда, сына Бреголаса. Злой рок судил ей родиться в те страшные годы с нежной душой — она не любила ни охоты, ни войны, лишь леса да полевые цветы были дороги ее сердцу. Она хорошо пела и умела слагать песни. Два только месяца прожила она с Хуором — а потом он ушел вместе с братом в Нирнаэт Арноэдиад, и Риан не видела его более[34].
После Дагор Браголлах и гибели Финголфина страшная тень Моргота расползалась все шире с каждым годом. Но на четыреста шестьдесят девятый год от возвращения нолдор в Средиземье в сердцах эльфов и людей вновь пробудилась надежда, ибо разнесся слух о деяниях Берена и Лутиэн и о том, как Моргот был посрамлен на самом своем троне в Ангбанде, и говорили, что Берен и Лутиэн то ли еще живы, то ли умерли и воскресли из мертвых. В тот год великие замыслы Маэдроса были близки к исполнению, эльдар и эдайн набрались новых сил, и удалось остановить наступление Моргота и выбить орков из Белерианда. Пошли разговоры о грядущих победах, о мести за поражение в битве Браголлах, о том, что Маэдрос поведет в бой все силы эльфов и людей, и загонит Моргота под землю, и заколотит Врата Ангбанда.
Но мудрые беспокоились — им казалось, что Маэдрос поторопился обнаружить свою растущую мощь, и теперь Моргот успеет приготовиться.
— В Ангбанде вечно плетутся какие–нибудь новые козни, о которых не догадываются ни эльфы, ни люди, — говорили они.
И в самом деле, той же осенью с Севера, из–под свинцовых небес, налетел дурной ветер. Злым Поветрием прозвали его, ибо он принес чуму, и в северных землях, что примыкали к Анфауглиту, в конце года случился большой мор среди людей, и умирали прежде всего дети и подростки.
В тот год Турину сыну Хурина было всего пять лет, а сестре его Урвен исполнилось три ранней весной. Когда она резвилась на лугу, волосы ее мелькали в высокой траве, словно желтые лилии, и смех ее звенел, как веселый ручеек, что сбегал с холмов и струился за домом ее отца. Ручеек тот звался Нен–Лалайт, и девочке тоже дали прозвище Лалайт, и все домашние были счастливы, пока она жила среди них.
Турина же любили меньше. Черноволосый, как его мать, он и нравом обещал выйти в нее: он редко смеялся и мало говорил, хотя говорить научился рано и вообще выглядел старше своих лет. Турин не забывал обид и насмешек. Горячностью он вышел в отца, и мог быть несдержан и даже неистов в гневе. Но умел он и сострадать, и не раз плакал, видя боль или горе живого существа, — в этом он тоже походил на отца: Морвен была сурова и к себе, и к другим. Мать Турин любил — она говорила с ним коротко и ясно. Отца он видел мало — Хурин редко бывал дома, он охранял восточные рубежи Хитлума вместе с воинством Фингона. Когда Хурин приезжал домой, его быстрая речь, пересыпанная непонятными словами, намеками и шуточками, смущала Турина, и потому он побаивался отца. В ту пору больше всего Турин любил свою сестренку Лалайт. Он редко играл с ней — чаще прятался где–нибудь и незримо охранял ее, любуясь, как она бегает по лугу или по лесу, напевая песенки, что слагали дети эдайн в те дни, когда язык эльфов был еще нов их устам.
— Лалайт прекрасна, как эльфийское дитя, — говаривал Хурин жене, — только, увы, кратковечнее! Но оттого она, быть может, еще прекраснее — и еще дороже…
Турин слышал слова отца, и долго думал, что это значит, но так и не понял. Он никогда не видел детей эльфов — в те времена в землях Хурина не было эльфийских поселений, и Турину лишь однажды удалось повидать эльфов: как–то раз король Фингон со своей свитой проезжал через Дор–ломин, и Турин видел их на мосту через Нен–Лалайт, — белые с серебром одеяния эльдар сверкали на солнце.
Но слова Хурина сбылись еще до исхода той зимы. Злое Поветрие нагрянуло на Дор–ломин, и Турин заболел. Он долго метался в горячке и темном бреду, а когда очнулся — ибо он был силен и крепок, и судьба повелела ему жить, — спросил, где Лалайт. Но нянька ответила:
— Забудь имя Лалайт, сын Хурина, а о сестре твоей Урвен спроси у матери.
Когда пришла Морвен, Турин сказал:
— Я здоров, и хочу видеть Урвен. А почему нельзя говорить «Лалайт»?
— Потому что Урвен умерла, и нет больше места смеху в этом доме, — ответила Морвен. — А ты жив, сын Морвен. Жив и Враг, что причинил нам это зло.
Она не старалась утешить сына, ибо сама не искала утешения: она сносила горе молча и холодно. Хурин же не скрывал своей скорби. Он взял арфу и хотел сложить жалобную песнь, но у него ничего не вышло. И Хурин разбил арфу и, выбежав из дома, погрозил кулаком Северу и крикнул:
— Ты, что увечишь Средиземье, — хотел бы я встретиться с тобой лицом к лицу и изувечить тебя, как мой владыка Финголфин!
Турин горько плакал по ночам, но никогда больше не упоминал имени сестренки при Морвен. В это время он нашел себе друга, и лишь ему поверял свои печали и тоску, что томила его в опустевшем доме. Друга его звали Садор. Садор был домашним слугой Хурина. Он был калека, и с ним мало считались: в молодости Садор был дровосеком и по невезению или по неловкости отрубил себе правую ступню, и нога у него усохла. Турин прозвал его Лабадал, что значит «одноножка», но Садор не обижался — ведь Турин звал его так с жалостью, а не в насмешку. Садор работал в мастерских, изготавливал или чинил дешевую утварь: он немного умел работать по дереву. Турин часто сидел рядом с ним и подавал нужные вещи, чтобы хромому не вставать лишний раз. Иногда, когда Турин находил какие–нибудь инструменты или деревяшки, что валялись без присмотра, он тайком приносил их Садору, думая, что они могут пригодиться его другу. Но Садор только улыбался и приказывал мальчику отнести подарок на место.
33
Здесь повествование обрывается; далее следуют лишь несколько торопливых замечаний, указывающих на дальнейшее развитие событий:
Туор спрашивает, как называется город, и ему сообщают семь имен города (примечательно, что название «Гондолин», несомненно, преднамеренно, упоминается лишь в самом конце (стр. 51): до того Гондолин именуется Сокрытым королевством или сокрытым градом). Эктелион велит дать сигнал, и с башен Великих врат трубят трубы, чей звук эхом отдается в горах. Вскоре слышен ответный сигнал со стен города. Приводят коней (Туору — серого), и все скачут в Гондолин.
Далее — описание Гондолина, лестницы, ведущие на вершину, огромные врата; курганы (слово плохо читается), поросшие маллорнами, березами и вечнозелеными деревьями; Фонтанная площадь, Королевская башня, опирающаяся на могучую колоннаду, королевский дворец и знамя Финголфина. Появляется Тургон, «самый высокий средь Детей Мира, не считая Тингола», с бело–золотым мечом в ножнах моржовой кости, и приветствует Туора. Маэглин стоит по правую руку от трона, а по левую руку восседает Идриль, дочь короля; и Туор произносит послание Улмо либо «во всеуслышание», либо «в зале совета».
Отдельные примечания указывают на то, что следовало описать Гондолин, каким увидел его Туор издали; что плащ Улмо должен был исчезнуть, когда Туор начал излагать Тургону порученное послание; что следует объяснить, почему в Гондолине не было королевы; что в тот момент, когда Туор впервые увидел Идриль, или чуть раньше, следует подчеркнуть, что до тех пор он почти не видел женщин (народ Аннаэля, живший в Митриме, отправил большинство своих женщин и всех детей на юг; а за годы рабства Туору приходилось встречаться лишь с надменными и грубыми женщинами истерлингов, которые относились к нему как к скоту, или с несчастными рабынями, с детства изнуренными непосильным трудом и вызывавшими у него лишь жалость).
Можно заметить, во–первых, что более поздние упоминания о том, что маллорны росли в Нуменоре, Линдоне и Лотлориэне, не предполагают (хотя и не отрицают) того, что эти деревья росли в Гондолине в Предначальные дни (см. стр. 167–168); и во–вторых, что жена Тургона, Эленве, погибла за много лет до описываемых событий, когда воинство Финголфина преодолевало Хелькараксе («Сильмариллион», гл. 9, стр. 85).
34
Здесь в тексте «Нарн» имеется отрывок, повествующий о пребывании Хурина и Хуора в Гондолине. Он очень близок к тому, что говорится в одном из текстов, относящихся к «корпусу» «Сильмариллиона», — настолько близок, что его можно считать не более чем вариантом, поэтому здесь я его не привожу. См. «Сильмариллион», гл. 18, стр. 164–166.