Я впервые попал тогда в послевоенный Магадан, который выглядел уже немного иначе, чем в годы войны. Заметно оживились строительные работы. Строительством занимались тогда пленные японцы, которые строили гостиницу на углу Колымского шоссе и теперешней улицы Горького, которой тогда не было. Строили и на другой, правой или западной стороне Колымского шоссе, которое теперь называется проспектом Ленина, два дома ниже продолжения улицы Горького и большой, тоже четырехэтажный дом, протягивающийся от угла улицы Портовой почти до угла улицы Сталина. Этот дом у магаданцев тогда и много лет позднее был известен как «каскадный» дом.
Японские солдаты работали на стройке под надзором своих собственных офицеров. Последние не работали, а только присматривали за солдатами. Очевидцы рассказывали, что если какой-нибудь солдат, по мнению офицера-надзирателя, работал недостаточно хорошо, последний подходил к нему и отвешивал ему несколько ударов палкой, с которой он не расставался.
В доме отдыха, как и три с половиной года назад, главным развлечением оставался бильярд, но теперь он пользовался еще большей популярностью, потому что тогда осенью, кроме бильярда, можно было развлекаться прогулками в окрестностях, а теперь этого не было. Кинофильмы в доме отдыха теперь пускали еще реже, чем тогда, но вместо этого нас раза два возили в театр. В доме отдыха мы жили в одной комнате с А. Ф. Михайловым.
Магадан. Улица Ленина. Фото начала 50-х гг.
Одновременно с нами в доме отдыха были наш начальник политотдела Середкин, милицейский капитан Бурдин, мой старый знакомый, отнявший мое ружье, которого вскоре после этого я видел уже в подполковничьих погонах, и начальник отдела.
Вообще, в отличие от прошлого раза, теперь в доме отдыха был заметно другой состав отдыхающих. Тогда народ был проще, больше было молодежи и мелких служащих. Теперь же преобладали разные начальники, начальники приисков, геологи приисков и другие.
Выгодным отличием от 1942 года было хоть и нерегулярное, но довольно частое, чуть ли не ежедневное движение автобуса, подходившего почти прямо к дому отдыха.
В столовой нас нередко кормили жареной свежей треской, которую тут же на бухте ловили подо льдом. Я как-то ходил гулять по льду бухты, смотрел, как заводят сеть под лед при помощи длинных шестов через проруби, подобрал выброшенного рыбаками большого охотского краба с острыми шипами на панцире, которого до отъезда домой сохранял в снегу на балконе дома отдыха.
Собираясь уезжать в Усть-Омчуг, я купил в Магадане большую деревянную обтянутую клеенкой лошадь для Димки, кукол для девочек. Еще перед отъездом в дом отдыха Нэля как-то успела сунуть мне в чемодан какие-то лоскуты, потому что говорили, будто при покупке кукол обязательно нужно сдавать тряпки, из которых на фабрике шьют кукол.
В доме отдыха было скучно. Главное занятие там было чтение, но библиотека была небогатая. Из-за этого я часто ездил в Магадан, бродил по его улицам, бывал в ГРУ и у знакомых. До сих пор помню силуэт японского офицера, стоящего спиной к улице на третьем этаже строящегося дома, сжимающего руками палку за спиной и надзирающего за работой солдат.
Однажды, проходя мимо японских солдат, грузивших лопатами гальку в самосвал на морском берегу, я был очень удивлен, услышав от одного из японцев: «Покурим, земеля!». Возглас был обращен ко мне, потому что я курил в это время, и означал он просьбу дать ему покурить. Я много раз слышал эти слова от наших заключенных и привык считать их русскими или жаргонными. Поэтому я подумал тогда: «Научился-таки в плену русскому языку».
Гибель А. К. Болдырева
В начале апреля я услышал о гибели бывшего профессора Ленинградского горного института, известного минералога, автора учебников по минералогии, доктора геолого-минералогических наук Анатолия Капитоновича Болдырева. Меньше чем год назад, в мае предыдущего 1945 года, я видел его живым и здоровым в Усть-Омчуге. Он сидел тогда на завалинке дома, где помещался наш геолого-поисковый отдел, и беседовал с группой геологов. Помню, разговор шел об индивидуальных огородах и в частности о картошке, о том, что в прошлом году завезли семенную картошку неподходящего позднего сорта, которая на севере не успевает вырасти. А теперь он погиб.