— Ты Влас Дмитриев будешь? — осведомился у него Гаевский.
— Ну, я. А что надо — ть?
— Бритву положи — ка на стол, а сам стань вон туда. — Владислав указал ему на противоположный угол комнаты.
Влас подчинился приказу, ничем не выразив недовольства или недоумения.
— Скажи — ка, братец, ты знаком с горничной Надеждой Толпыгиной? — поинтересовался Гаевский.
— Ну, знаком.
— Тогда собирайся. Поедешь с нами.
— Куда это?! — вскинулся Дмитриев.
— Куда я скажу.
— По — человечески сказать можете?
Вопрос прозвучал резонно. В конце — концов, любой человек имеет право знать, куда его собирается доставить полиция.
— В Сыскную поедем, — ответил Гаевский. — На Гороховую, значит.
— Да что случилось?! За что меня? — удивился он.
— Много текста, Влас, — остановил его Гаевский. — Там всё узнаешь. Лучше скажи, кем она тебе доводится?
— Толпыгина, что ль? Н — ну… — протянул, смущаясь, Влас. — Полюбовница она моя.
— Что ж, хорошо, — удовлетворённо сказал Гаевский. Подойдя к столу, он принялся перебирать сложенные там вещи: чистые портянки, простыня, пара чистого исподнего белья, кусок мыла. Ничего особенного, человек собрался в баню.
— Что «хорошо»? — не понял Влас.
— Хорошо, что врать не стал, — пояснил сыскной агент. — А где грязное белье держишь?
Дмитриев ничего не ответил, но это и не требовалось — Гаевский сам увидел плетёный из лозы короб в углу. Подойдя к нему, он откинул крышку и стал ворошить содержимое.
— Зачем это? Что вы делаете? Это что, обыск в моём жилище? на каком основании? — занервничал Влас. — У вас смотровой ордер или как это там именуется? За подписью прокурора.
— Во время расследования дела по горячим следам следственные действия полиция может проводить без постановления прокурора. — спокойно пояснил Гаевский. — На это отводится двадцать четыре часа с момента открытия факта преступления. Так что закона я не нарушаю, не кипятись. Никто тебя ни в чём запутывать не собирается, не беспокойся, кому ты нужен? Нам просто надо разобраться…
— О каком преступлении вы говорите?
— Поедешь с нами и узнаешь, — закончив осмотр вещей в коробе, Гаевский повернулся к Дмитриеву. — Но это явно не всё бельё. Где ещё?
— Вон ещё в мешке под лавкой. Приготовил прачке снести, — буркнул Влас.
В полной тишине Гаевский осмотрел вещи из указанного мешка. Затем методично осмотрел сундук с вещами Дмитриева и переворошил его кровать на самодельном лежаке, сколоченном из нетёсанных досок. Сыскной агент не обнаружил никакой одежды или обуви с подозрительными пятнами, ничего такого, что хотя бы каким — то образом могло связать Дмитриева с убийством Толпыгиной. Влас Дмитриев, насупившись, всё это время просидел на табурете в углу. Он понял, что спорить и доказывать что — то сейчас бесполезно, поэтому молчал и раздражённо сопел.
— Ладно, с этим всё понятно, — подвёл итог своим розыскам Гаевский. — Покажи — ка руки!
Повинуясь приказу, Влас вытянул перед собой обе руки, а Владислав, перевернув их ладонями вверх, внимательно оглядел кожу. Никаких подозрительных повреждений — царапин или порезов — на руках не было. Сыскной агент составил уже вполне определённое мнение о возможной виновности этого человека; теперь подобное мнение должен был составить начальник Сыскной полиции Иван Дмитриевич Путилин.
3
Утро двадцать пятого апреля 1888 года выдалось очень солнечным и тихим. День обещал быть очень тёплым, по — настоящему весенним. С ярким озорным солнцем вмиг повеселели фасады домов, заблестели уже везде намытые окна, умиротворённо заулыбались прохожие, ещё накануне такие мрачные и раздражённые, а воробьи — так те просто сошли с ума. Птицы рядами рассаживались на чугунном ограждении набережных, подоконниках, откосах карнизов и крышах — словом везде, где был металл, быстро нагревавшийся на солнце. Растопырив крылья и толкаясь, они гомонили без умолку, по — своему приветствуя солнышко и настоящее весеннее тепло.
Иван Дмитриевич Путилин приехал на службу во власти какого — то смутного беспокойства, которое он при всём желании пока никак не мог чётко сформулировать. Что — то ускользающее беспокоило его в связи с имевшим место накануне убийством в квартире Александры Васильевны Барклай. Само по себе убийство горничной, при всей его необузданной жестокости, кровавости и кажущейся нелогичности не было таким уж выходящим из ряда вон событием. Погибшая не была ни особой царской крови, ни купцом — миллионщиком, ни иностранным посланником, в конце концов. В свою многолетнюю бытность начальником петербургской сыскной полиции — почитай аж с 1866 г.! — Путилин сталкивался с гораздо более шумными и «опасными для карьеры», как принято было их называть, преступлениями. В расследовании таковых малейшая оплошность, невнимание или нерадение могли стоить должности, а то и самой свободы. Всякий раз Иван Дмитриевич Путилин с честью выходил из самых безвыходных, патовых, неразрешимых ситуаций. Потому и дослужился до действительного тайного советника и награждён был практически всеми отечественными и многими европейскими орденами. Да и дворянство, кстати, тоже за службу получил, ведь вышел — то он из податного сословия!