— Ну — ну, попроси секретаря, пусть скомандует доставить Власа. Посмотрим, что скажет. Путилин откинулся в кресле, скрестив руки на груди.
Гаевский, вышел за дверь, передал приказание начальника Сыскной полиции, потом вернулся в кабинет. За незначительным разговором прошло минут пять — семь ожидания, наконец, дверь отворилась и под полицейским конвоем — два унтера с шашками наголо шли по сторонам — вошёл Влас Дмитриев. Был он хмур, помят, на его щеках проступила синева небритой щетины. По всей вероятности, спать этой ночью ему почти не пришлось. Он недружелюбно и вместе с тем испуганно оглядел присутствовавших и, безошибочно определив, кто здесь главный, остановил взгляд на Путилине.
— Присаживайся, Влас Дмитриев, — Путилин шевельнул бровями, указав на роскошный обитый бархатом стул перед своим столом.
Подозреваемый сел на краешек стула. Он явно робел и выглядел ошарашенным обстановкой важного кабинета: императорским портретом в полный рост, лепниной по стенам и потолку, гардинами с золотой бахромой по краю.
— Разговор у нас будет длинный, — важно начал Иван Дмитриевич, поглаживая свои длинные седые бакенбарды. — Или не очень. Это как ты сам захочешь. Знаешь меня?
— Вы… — Влас запнулся. — Вы — градоначальник?
— Хуже, намного хуже. Я начальник Сыскной полиции, действительный тайный советник Путилин. Иван Дмитриевич. А где мы находимся, знаешь?
— Увольте, ваше высокоблагородие, не знаю.
— Это мой кабинет на Гороховой улице. Это самое высокое здание в Петербурге. Из окна за моей спиной видно даже Нерчинские серебряные прииски. Приглядись получше, не видишь часом?
— Не — е–ет…
— Кхе… — только и крякнул Иван Дмитриевич. — А я вот вижу. Я вижу тебя прикованным к тачке. В России нераскаянных убийц на рудниках приковывают к пятипудовой тачке. Знаешь для чего?
— Нет.
— Если крепкого мужика просто заковать в кандалы, то он может драться кандальной цепью как кистенём, к нему не подойти, штыком колоть приходится, либо стрелять. Поэтому телесно крепких убийц обычно приковывают к тачке, а тачка весит пять пудов, ею не больно помахаешь…
— И что?
— Вот я вижу тебя прикованным к такой тачке… На Нерчинской каторге.
— За что, ваше высокоблагородие?
— А ты, стало быть, греха за собой не знаешь, да?! — пытливо спросил Путилин, возвысив голос.
— Помилуй Бог, ваше высоко… благородие..! Кто ж без греха из нас? Да только вы об чём? — подозреваемый робел всё более. Он старался держаться с достоинством, но всё более бледнел и терялся. — О каком таком грехе вы говорите?
— А ты не понимаешь, стало быть? Хочешь узнать, что мы об тебе знаем?
Неожиданно Дмитриев упал на колени и осенил себя крестным знамением:
— Истинный крест, не пойму я вас… Да вы только скажите, об чём разговор, ваше высокоблагородие, я ж повинюсь, я ж не стану камня за пазухой держать!
— Сядь на стул и не паясничай. — сурово приказал Путилин. — Не люблю я божбы напрасной. Когда преступник дело чёрное делает, то Бога не помнит, а как в каземат попадёт, то тут начинается представление… Я жду от тебя правдивого рассказа о твоих отношениях с Надеждой Толпыгиной!
— Да на что вам далась Надежда? Вот и господин, меня заарестовавший вчера, упомнил… Ну… какие отношения? Да самые обыкновенные… знакомая моя. Полюбовница. Что случилось — то? Что вы на меня насели? — Влас говорил торопливо, глотая окончания и взгляд его метался с Путилина на Гаевского, с Гаевского на Путилина.
— А то случилось, что её вчера нашли убитой, зарезанной, — внушительно заявил Путилин. — Кто — то ей голову почти отрезал.
Дмитриев вмиг ссутулился, схватился руками за голову и беззвучно закачал ею из стороны в сторону, моментально сделавшись похожим на старика. Секунд десять он безмолвно качался на стуле, затем, взяв себя в руки, выпрямился:
— Вы думаете, это я…? Ну да, конечно думаете… Но я этого не делал. Слышите?
— Расскажи, когда виделся с нею последний раз.
— Было это… Господи, когда же это было? сбился, надо же..! Третьего дня это было, часа в три пополудни. Она пришла на рынок в галантерею, ну и ко мне в магазин заглянула. Проведать, значит… — голос его дрогнул. — Разве ж я знал, что вижу её в последний раз, э — эх?!
— А если б знал, то что? — Путилин тут же ухватился за обронённую фразу.
— Плохо мы с ней расстались. Я ведь попенял ей, что на работу ко мне пришла — у нас хозяин этого не любит. А она так весело мне — «а пусть завидуют». Оладьев с мёдом принесла, да.
— Какие у вас с ней были отношения? Вы не ссорились?