Во время этих визитов я прочитал не только две этих лекции в Бедфорд колледже, но и три лекции в Империал колледже по приглашению Гаймана Леви, профессора математики Империал колледжа; я прочитал две статьи в Кембридже (где присутствовали Дж. Э. Мур и во втором случае К. X. Лэнгфорд, американский философ, который оказался блестящим дискутантом) и одну в Оксфорде, где Альфред Айер ранее представил меня Исайе Берлину и Гилберту Райлу. Кроме того, я прочитал статью на тему «Нищеты историцизма» на семинаре профессора Хайека в Лондонской школе экономики и политической науки (ЛШЭ). Несмотря на то, что Хайек приехал из Вены, где он был профессором и директором Института исследования товарной конъюнктуры (Konjunkturforschung), впервые мы повстречались в ЛШЭ[179]. На семинаре присутствовали Лайонел Роббинс (ныне лорд Роббинс) и Эрнст Гомбрих, историк искусства. Много лет спустя Г. Л. С. Шекль, экономист, рассказал мне, что он тоже присутствовал на том семинаре.
В Оксфорде я встретил Шредингера и подолгу беседовал с ним. Он был очень несчастен в Оксфорде. Он приехал сюда из Берлина, где он возглавлял семинар, который, наверное, был уникальным в истории науки: среди его постоянных членов были Эйнштейн, фон Лау, Планк и Нернст. В Оксфорде его приняли очень гостеприимно. Он, конечно, не мог здесь ожидать повторения семинара гигантов, но ему очень недоставало наличия страстного интереса к теоретической физике со стороны как студентов, так и преподавателей. Мы обсудили мою статистическую интерпретацию формул неопределенности Гейзенберга. Он проявил к ней интерес, но оставался скептиком, даже в отношении статуса квантовой механики. Он дал мне несколько оттисков статей, в которых он выражал сомнение в копенгагенской интерпретации; хорошо известно, что он так и не примирился с ней — то есть с «дополнительностью» Бора. Шредингер упомянул, что он может вернуться в Австрию. Я пытался разубедить его, потому что он не делал тайны из своих антинацистских настроений, когда уезжал из Германии, и это могло повредить ему, если нацисты придут к власти в Австрии. Но поздней осенью 1936 года он все же вернулся. В Граце открылась вакантная позиция, и Ганс Тирринг, профессор теоретической физики в Вене, захотел оставить свой венский пост и перебраться в Грац, так что Шредингер мог занять место Тирринга в Вене. Но Шредингер ничего такого не сделал; он сам поехал в Грац, где и оставался около полутора лет. После вторжения Гитлера в Австрию Шредингер и его жена Анна-Мария едва успели сбежать. Они выехали на машине в место неподалеку от итальянской границы, где бросили машину. Имея при себе только ручной багаж, они пересекли границу. Из Рима, куда они прибыли практически без гроша, они сумели дозвониться до Де Валеры, ирландского премьер-министра (и математика), который тогда находился в Женеве, и он предложил им встретиться там. На итало-швейцарской границе они показались подозрительными итальянским пограничникам, так как не имели почти никакого багажа, а в деньгах у них был всего эквивалент менее одного фунта. Их сняли с поезда, и поезд уехал с приграничной станции без них. В конце концов им разрешили уехать со следующим поездом в Швейцарию. Вот как Шредингер стал Старшим Профессором дублинского Института передовых исследований, который даже не существовал. (В Британии до сих пор нет такого Института.)
Одним из ярких воспоминаний, сохранившихся у меня со времен визита 1936 года, стало мое посещение по приглашению Айера заседания Аристотелевского общества, на котором выступал Бертран Рассел, наверное, величайший философ со времен Канта.
Рассел читал статью о «Пределах эмпиризма»[180]. Предполагая, что эмпирическое знание получается индуктивным путем, и находясь под сильным впечатлением от критики индукции Юмом, Рассел предложил принять некий принцип индукции, который, в свою очередь, не может быть основан на индукции. Поэтому принятие такого принципа намечало границы эмпиризма. Но у меня в моей Grundprobleme и менее подробно в Logik der Forshung именно такая аргументация приписывалась Канту, и поэтому мне показалось, что в этом отношении позиция Рассела идентична априоризму Канта.
179
179 Много лет спустя Хайек рассказал мне, что его внимание к
180
180 Cр. Bertrand Russel, «The Limits of Empiricism»,