Повар, весь в белом, с мягким лицом, похожим на непропеченный пирог, откликнулся из другой комнаты, от плиты:
— Один момент, Оксана. Быстро цурюк, Оксана!
Она тенью скользнула вдоль темной стены казино, потом за кучами дров и угля, за мастерскими.
Вот и яма.
Господи, как она велика! Черная, продолговатая, еще дышит гарью железа и краски. Какие-то покрученные прутья разбросаны вокруг. А вот — словно два корня могучего дуба, вывернутые из земли. Моторы! Их, видать, уже вытащили из ямы.
Оксане стало страшно, словно она увидела перед собой мертвецов. Ой, там в яме, кажется, что-то шевелится — жестянка или бумажка. Оксана подошла поближе. Здесь же и люди погибли. Гутарили, что один из них выпрыгнул и где-то опустился, а от других, значит, ничего не осталось, даже похоронить нечего. Хоть горсть земли брошу на то место, где сгорели.
Ничего не видя перед собой из-за слез, Оксана вернулась на кухню, молча села в ряд. Девушки шепотом начали расспрашивать, что с ней. А она только голову опустила и молчала. Веяла нож, девушки настороженно переглянулись.
За перегородкой оглушительными волнами перекатывался рев.
Оксана кинула картошину в таз.
— У-у, жабы! — процедила сквозь зубы.
Повар услышав это слово. Он как раз поднял над собой широкий кухонный секач да так и держал его, вытаращив глаза.
— Шаба? Шаба — плёхо. Где шаба, зачем шаба?
— Картошина холодна, как жаба, — сердито ответила Оксана.
Девушки, не сдержавшись, весело рассмеялись.
Длинная ночь
Направляясь в село, Дмитрий думал только о том, кого он там первого встретит. Кто это будет? Куда этот неизвестный его направит, по какой дорожке?.. Ему бы только найти надежного человека, с которым можно было бы посоветоваться, у которого можно было бы обо всем расспросить... В стогу или в сарайчике ему ночь не пересидеть, надо проситься в хату. А на кого там натолкнется? Кому доверится в своем несчастье? Повстречать бы старушку, чью-то мать, похожую на свою, она бы и спрятала, и глаз опухший промыла, и накормила бы, и унты просушила... Или встретить бы парнишку, увидеть бы где-то во дворе и позвать. О, парнишка бы и рассказал обо всем и не разболтал бы никому.
Размышляя таким образом, Дмитрий приблизился к крайней хате, которая стояла у самого леса, возле мосточка, на бугре.
Все, на что натыкался взглядом, казалось ему угрожающим, чужим. Такое чувство появилось в нем с той минуты, когда он приземлился. Только когда заметил на горке лоснящиеся следы саночек и пучок соломки, который, видимо, выпал, когда седок перевернулся, у него сладко защемило под сердцем. «Катались ребятишки», — подумал Дмитрий и смелее пошагал вверх по тропке.
Сарайчик. Дмитрий остановился, прислушался. Там кто-то жевал. Может, забраться туда, зарыться в сено и пересидеть до утра? Дмитрий вспомнил, как тепло в сарае, всплыли в памяти давние годы, детство. Он прислонился к стене и ощутил успокоение, даже радость, словно возвратился из далекого путешествия домой, в родное село.
Подошел к воротам — в одном окне теплится огонек.
«Зайду и постучу», — решил Дмитрий и вдруг посмотрел на себя как бы со стороны: разорванный рукав комбинезона, заплывший глаз, в руке пистолет... Кто же впустит в дом такое страшилище?
Что-то скрипнуло. Дмитрий бросился в тень. Еще скрипнуло. Что это? Да это же калитка! Но вот, кажется, действительно чьи-то шаги. Да, кто-то приближается сюда. В коротенькой поддевке, что-то несет под мышкой. Дмитрий подался к стене. Прямо на него шла женщина. Когда она остановилась перед калиткой, Дмитрий выступил из тени.
Видимо, его темная, взлохмаченная фигура странно выглядела под лунным светом, потому-то женщина, увидя его, словно окаменела. Дмитрий стоял перед ней. Она хватала ртом воздух, будто намеревалась закричать.
— Тише, — промолвил Дмитрий.
Женщина покачнулась, словно выпущенная из рук, которые держали ее до этого.
— Как же это ты сюда, родненький?
В ее голосе звучала жалость. Она позвала Дмитрия во двор, и он покорно пошел за ней.
В просторной, прибранной, притрушенной соломой, как на праздник, хате густо пахло распаренной коноплей, было тепло. Дмитрий прежде всего ощутил тепло, а потом уже заметил все другое: притушенную лампу, кровать, на которой, раскрывшись и разбросав руки, спала девочка, и чьи-то неразутые большие ноги, свисающие с лежанки.
— Петро, слазь быстрее, — наклонилась жена к мужу. — Тут наш летчик...
— А? Что? Какой к бесу летчик?
— Проснись скорее!
Женщина прошла мимо Дмитрия и со страху не решилась посмотреть ему в глаза.