На столе появился вкусно пахнущий ранее приготовленный борщ, сало, бутылка в холодных росинках с сизой жидкостью.
Выпили молча, как далекие, малознакомые спутники. Закусили, налили еще. Марфа от второй рюмки отказалась, потому что проснулась девочка, и она присела к ней. Только изредка подходила к окну и, поправив платок, закрывавший окно, на миг застывала, прислушиваясь.
Мужчины уже охмелели, но по-прежнему были малоразговорчивы. В мыслях у каждого было самое, важное, что хотел сказать один другому, но что-то сдерживало их, мешало быть откровенными. Встречаясь глазами, они пытались заглянуть друг другу в душу, взгляды их были пронизывающими и настороженными.
— Партийный? — как-то нехотя и сухо спросил Петро, задержав у самых губ вилку с кусочком сала.
Дмитрий уловил холодный тон вопроса и, разжевывая пищу, взвешивал, что ему на это ответить. Кинул взгляд на унты, что лежали у печи, и оставил ложку в миске. Видел, что Петро и Марфа напряженно ожидали его ответа.
— Партийный. А что?
Петро молчал.
— Этим теперь не хвалитесь ни перед кем... Помилуй вас бог, — сказала Марфа испуганно и сочувственно.
Дмитрий хотел возразить женщине, но он ждал, что скажет Петро.
А Петро после слов Марфы так досмотрел в глаза лейтенанта, что у последнего пробежал мороз по коже. Видимо, хозяин дома заметил молодую, запальчивую готовность Дмитрия гордиться своей партийностью, выставлять ее напоказ, а не прятаться с ней, и это ему не понравилось. Да разве только не понравилось? Дмитрий увидел во взгляде Петра ненависть к себе, и его твердый дух был поколеблен. Хозяин тем временем соображал, что сказать этому молодцу. Сказать или, может быть, встать и попросить его из дому? Он еще раз посмотрел в лицо Дмитрия. Видимо, Петро не нашел в выражении лица лейтенанта ничего такого, что бы возбудило его злость, и он только вздохнул, словно сию минуту преодолел опасный, шаткий мостик. Начал разливать оставшуюся самогонку. Поставил бутылку, спросил:
— В зятья пойдешь или к своим подашься?..
— К своим! — горячо выпалил Дмитрий и вспомнил Лебединое. Он представил комнатку, Зою, и задумчиво опустил голову.
Петро долго и хмуро молчал.
— К своим, значит... Чтобы честно и благородно... Как следует. Но только тебе не дойти... Где-то хлестанут.
— Немцы? Разве их здесь много?
— Для тебя хватит. Кое-кто партизанит против них, вот и подтягивают сюда силы. Покоя нет.
— У вас есть партизаны?!
Дмитрий поднялся и в калошах на босу ногу, совсем по-домашнему, взволнованно прошелся по полу, устланному соломой. Мысль о партизанах бурей ворвалась в его душу. Он готов был сейчас же, среди ночи, идти куда угодно, только бы связаться с кем-нибудь надежным. Надежным, Дмитрий считал, мог быть только партизан, тот, кто не примирился ни на минуту с врагом, кто здесь, в тылу, борется против завоевателей. Он уже, казалось, шел навстречу чему-то неизвестному, тревожному и такому желанному, что у него даже перехватило дыхание.
— Всю жизнь был бы вам благодарен... — Дмитрий остановился перед хозяином.
— Понимаю тебя. Только настоящих партизан у нас не слышно... Они где-то в Брянских лесах. А бродячих — «Стой, я партизан, давай оружие или закурить» — такими наши леса кишат.
— Бродячие, говорите?
— Ну да. Собьются в кучку человек десять, и — «долой немецких оккупантов!».
— О, это же, должно быть, хорошие ребята? — все сильнее загорался Дмитрий.
— Вот придет Сергей, он, может, знает таких... — отозвалась Марфа.
— Твой Сергей знает... Если бы он поменьше знал, нам бы жилось спокойней. — Петро уставился сердитыми глазами на жену.
Дмитрий переглянулся с Марфой, поймал в ее взгляде несогласие с мужем, и сочувствие к нему, чужому. Начали разговор о сельских делах, о тяжестях теперешней жизни. Дмитрий хотел ближе сойтись с хозяином, думал было признаться, что он родом с Сумщины, даже поинтересовался, далеко ли отсюда до Красноселья. Марфа заметила, как на лице летчика промелькнуло замешательство, и уже хотела было спросить, не оттуда ли он родом, но Дмитрий перевел разговор на другое.
Вышли с Петром во двор, постояли аж за воротами — Дмитрию не терпелось выглянуть, осмотреться, обвыкнуть. Когда вернулись в хату, на лавке уже была постлана постель. Дмитрий попросил у хозяина иголку с ниткой.