— Чтоб ты сгорела! — выругал Петро шапку и снова напустился на Сергея. — К примеру, посылают тебя за дровами. Хорошо, согласен. Зачем же заезжать во двор. Ехал бы себе в лес. А человек пошел бы следом, догнал бы, а ты «садитесь, будьте добры, подвезу». Осторожность не только для тебя нужна, но и для нас, остолоп ты недопеченный. Уезжаешь из дому — думай, как вернуться. Считаешь, тебя никто не спросит, кто с тобой был в санях? Доносишься с пистолетом, пока этот твой зеленый арбуз не полетит с плеч да в снег.
— Да не грызи хоть при чужом человеке!.. Начался день... — Умоляюще посмотрела на мужа Марфа, неся к столу тарелки с едой.
Петро недовольно глянул на жену от порога, еще раз поправил шапку на голове и, ссутулясь, словно боясь удара, вышел. В комнате вроде посветлело. Марфа пригласила позавтракать.
— Ешьте, хлопцы... А вот это передашь Марии гостинец. — Положила сверток в карман братнина кожушка. — Да не заезжай во двор, Петра послушайся.
Дмитрий выбирал мелкие кусочки яичницы, ел без аппетита, — в эту раннюю пору, перед первым вылетом, он и на аэродроме всегда ел плохо.
Марфа положила возле Дмитрия приготовленные ему стеганку, старую солдатскую шинель, подшитые валенки.
Посмотрел лейтенант на кучу рванья — в горле застрял комок. Сергей поднял настроение. Он первым взял шинель, помог надеть, одернул, вложил стельки в валенки. Суетился около Дмитрия, расспрашивал про самолеты, про пушки и пулеметы, совсем не замечая, как менялся внешний облик Дмитрия в этой с чужого плеча одежде. Летчик был для него живым примером отваги, самостоятельности, твердой воли. Вот он, ничего не боясь, идет в холодные леса, на хутора искать партизан. Сергей не сводил с Дмитрия своего влюбленного, сияющего взгляда.
Вошел Петро, посиневший, ссутуленный.
— Скажи-ка ему, — обратился он к Марфе, — пусть не увозит сено со двора... Сидеть можно и на соломе.
— Я сам сброшу, сейчас сброшу. — Сергей шмыгнул из хаты.
— Топор да пилу не забудь взять! Маскировщик из тебя, — буркнул вдогонку Петро.
Дмитрий приблизился к девочке, хотел было взять ее за подбородочек, но та вскрикнула и спряталась под дерюжку.
Вышли во двор. Дмитрию показалось, этими несколькими шагами он вошел в иной мир, в другую жизнь. Теперь он уже не летчик. Переодеваясь, он подтрунивал сам над собою, а теперь примолк и загрустил. В куцей, помятой, старой шинели, в коротких чиненых валенках и рваных штанах, в облезлой шапке, он ничем не напоминал вчерашнего лейтенанта. Смотрел сам на себя как бы со стороны и знал, что был схож с теми жалкими внешне военнопленными, которые уже не принадлежали себе. Он на какой-то миг вспомнил о своих друзьях-летчиках, которые как раз выезжают на аэродром, вспомнил Зою, уютную комнатку, недочитанную книгу на этажерке... Да, отныне он тоже не принадлежит себе. И не только он! Она, Зоя, их жизнь, в которую они поверили, которую они увидели вместе, — счастливая, прекрасная жизнь, та, которая пришла к ним, и та, которая еще должна была прийти. Неужели он теперь не распоряжается своей судьбой? Неужели придется ей, его судьбе, бродить здесь по этой холодной, когда-то родной земле, бродить одетой в эти лохмотья?..
Дмитрий остановился за порогом и стоял до тех пор, пока не услышал голос Сергея?
— Садись.
Они уселись на санях друг возле друга.
Марфа положила возле их ног мешок с одеждой Дмитрия. Конь тронулся. За воротами они оглянулись. Дмитрий поднял над собой руку.
Марфа стояла посередине двора в одной кофточке. Дернула было рукой, хотела помахать вслед, но ощутила, как жалость вдруг затеплилась в ее глазах, и подняла фартук, чтобы вытереть слезы.
— Только бы ни с кем не встретились.
— А что им кто-то? Твой братец никого не боится. Запасся автоматом, — насмешливо промолвил Петро.
— Автоматом? Горенько ж ты мое! — страшно вздохнула Марфа. — Накличет беду на наши головы.
— Думает он как раз о наших головах.
— О ком же ему еще думать? — Марфа побежала прямо через рыхлый, разбитый конем сугроб. Снег набирался в черевики, прилипал к белым круглым икрам.
Задержать бы Сергея, пригрозить бы ему.
Остановилась за воротами, встревоженная, решительная и гневная. Позвать бы, крикнуть вдогонку. «Автомат», — прошептала слабыми губами.
Сани уже скрылись в балочке.