Собака заскулила и потерлась мордой о голенище бурок.
Карабаба, который занял у порога место коменданта, после, женского вскрика наклонился еще ниже и подался назад, за спину переводчика.
Солдаты, все трое, стояли в окаменевших позах, в том положении, в котором их и застал комендант, ничем не выдавая своего отношения ко всему происходящему. Каждый из них чувствовал себя так, будто он один стоял перед этой женщиной с ребенком на руках и комендантом, понимая, что гнев и лютость начальника с таким же правом могли быть обрушены на него, как и на женщину.
Комендант схватил Марфу за плечо, встряхнул ее и, синея лицом, зашипел сквозь стиснутые зубы:
— Сестра — партизан, брат — партизан! Кто ночевайт? Кого повез Сергей?
Услыхав это, солдаты переглянулись между собой, и теперь все их чувство ненависти и страха сосредоточилось на этой женщине, которая стояла с окровавленной щекой и прижимала к себе ребенка. Они кое-что поняли сейчас и тоже были готовы накинуться на хозяйку дома.
Переводчик перевел слова коменданта. Марфа, белая, как стена, подалась назад, ища за собой рукою опоры. «Знают, все знают, — лихорадочно думала она. — Теперь убьют, убьют», — гудело в ее голове, и силы покидали ее. Придумать, как ей вести себя, взвесить, что можно говорить и чего нельзя, — она сейчас была не способна. Только, когда встретилась взглядом с Карабабой, ее сознание осветилось ненавистью к нему, и она в какой-то миг, все еще глядя на коменданта и на всех остальных, прижимаясь к стене, подумала о том, что все сведения дошли до коменданта через Карабабу, что это он мстит ей за старшего брата, который судил его когда-то за кражу. У Марфы запекло в груди под сердцем, словно там загорелся живой огонь, она было даже покачнулась вперед, но, словно бы наткнувшись на что-то, опять окаменела. Если бы не дитя на руках, не его теплое тельце, не его дорогая жизнь, она бы кинулась на Карабабу, впилась бы ногтями в его лицо, в глаза, рвала бы его тело, топтала ногами...
— Не партизаны они... — сказала Марфа и, потеряв опору, повалилась на пол.
По комнате пробежала тень. Все посмотрели на окна. Открылась дверь. Выставляя впереди себя скрипучий протез, в хату вошел Петро. Пальто нараспашку, шапку он уже держал в руках, тяжело и часто дышал. Худое, с запавшими щеками лицо, стиснутые губы, влажные глаза, вся его длинная, костлявая, перекошенная набок, подпираемая палкой фигура показывали его запуганность, растерянность и страдание.
Увидя на полу ребенка и Марфу, которая своей косой дотрагивалась до бурок коменданта, Петро все понял. «Постреляют, спалят», — тяжело билась в его мозгу мысль.
— Господин офицер, сжальтесь! Взгляните на меня. — Он упал на колени, громыхнув протезом. — Я скажу все.
Толмач быстро переводил слова коменданту, сохраняя на лице прежнее выражение равнодушия к тому, что здесь происходило. Комендант шагнул навстречу Петру. Длинную фразу коменданта переводчик втиснул в несколько слов. Петро увидел, что он отвлек внимание от Марфы, у него немного отлегло от сердца, и он встал на ноги. Усомнился на какой-то миг — говорить обо всем, что знает, или только кое о чем. Его давние жизненные неурядицы не дали ему сейчас подумать о себе самом и о других, которых он собирался назвать.
— Да, господин комендант, я вам все скажу. Я тоже натерпелся от Советов... Я не за большевиков. Надеюсь, господин комендант пощадит мою семью, даст мне спокойно жить, — уверенно, с пониманием важности своего поступка промолвил Петро, не глядя ни на кого.
— О, господин Глухенький может быть вполне уверенным! Немецкая армия умеет ценить добропорядочность. — Комендант тотчас сделался важным, глаза его подобрели, а в голосе зазвучали низкие приятные нотки.
Марфа, окровавленная, простоволосая, пошевелилась и медленно поднялась на колени. Девочка, с опухшим, заплаканным личиком, всхлипывала и прижималась к ней. Петро смотрел на них и говорил дрожащим голосом:
— Партизаны прячутся в Гутчанском лесу, господин комендант. На хуторе Гутка их склады... Верьте мне, я говорю правду. Они подстрекают всех мужиков идти с ними. И Сергея втянули в свою шайку. Ни я, ни моя жена не должны отвечать за него перед немецкими властями. Я бил его этой палкой, чтобы не уходил никуда из села, но не мог ничего поделать. Вчера он пришел с автоматом (солдаты и комендант вздрогнули), а сегодня рано поехал, сам не ведаю куда.
Петро замялся, голос его упал; он переступил с ноги на ногу. Считал, что всего этого достаточно, чтобы немцы подались из хаты. Но комендантов тот же миг схватил его за грудки.