Он летел в сторону Сум.
«Повій, вітре, на Вкраїну...» — Дмитрий услышал в наушниках высокий нежный голос Шолоха. Его переполнило чувство признательности к штурману. Забылась опасность, пропало ощущение оторванности от земли, все показалось обычным и милым: синее небо, окутанные дымкой дали, голос друга. Шолох пел, сняв с себя кислородную маску. Его ровные белые зубы поблескивали. Дмитрий приветливо потряс рукой. Штурман ответил ему.
Самолет летел на юг.
Экипаж должен был просмотреть леса северных районов Украины. Там, вблизи линии фронта, немцы держали хорошо замаскированный аэродром, с которого ночные бомбардировщики летали на Воронеж и приволжские города. Аэродром тщательно оберегали от нашей разведки немецкие истребители.
Дмитрий знал, что тут могут напасть «мессершмитты». В таком поединке самым сильным оружием была бы высота полета, и он пошел вверх.
Оглянувшись, Дмитрий увидел, что за самолетом по пути его следования остается белая полоса. Разведчики называли такую полосу «приговором», потому что истребители противника по ней легко перехватывали разведчика. Дмитрий спокойно огляделся во все стороны, как делал это всегда, когда чувствовал опасность, и, ничего не заметив, прикинул по карте, сколько им еще предстоит пролететь на юг, и так же спокойно повел машину еще выше.
Стрелка высотомера приближалась к цифре 7000 метров. Земля утопала в густых сизых сумерках. Штурман, о котором пилот совсем забыл на эти несколько минут, кинул в наушники строгое: «Куда ты лезешь?»
Дмитрий понял, что с такой высоты им ничего не разглядеть, и начал снижаться. Свистел ветер, мощный корпус самолета вздрагивал, земля приближалась, становилась яснее.
— Аэродром! — крикнул Шолох.
Дмитрия словно электрическим током прошило. Он кинул взгляд вниз.
С прогалины, которую с трех сторон обступил лес, взбивая полосы снега, одновременно взлетали два истребителя. У кромки леса стояли едва различимые, замаскированные бомбардировщики. Их было много. Дмитрий по привычке принялся считать, но тут же сбился со счета.
В эту минуту он и радовался находке, и пугался ее. Этот аэродром разыскивали давно. Возвращаясь на базу, разведчики хмуро докладывали о всех других объектах и прятали глаза, когда их спрашивали про аэродром. И вот он лежит под крылом Дмитриевого самолета. Шолох даже поднялся с места. Дмитрий, оглянувшись, потряс над собой рукою. На какой-то миг их охватила ни с чем не сравнимая боевая радость, знакомая только военным людям. Для Заярного и Шолоха эта удача, кроме того, имела еще и свое, особое, значение.
Шолох поправил на коленях планшет, присмотрелся к карте и включил радиопередатчик. Он успел послать в эфир только несколько условных фраз и тут увидел: в небе что-то блеснуло, вслед за этим показался силуэт чужого истребителя.
— «Мессеры»!
Пилот и штурман сказали один другому об этом почти одновременно: они увидели два самолета, два длиннотелых «мессершмитта», которые заходили для атаки.
Дмитрий бросил самолет в глубокий вираж, то есть спускал его вниз круто, стремительно и в то же время вел под таким углом, чтобы видны были вражеские истребители. Дмитрий крепко держал рычаги управления, не спуская глаз с истребителей. Это, последнее, придавало ему уверенности. Шолох, спустившись за перегородку, наклонился к пулемету. Ему показалось, что меховые рукавицы будут мешать, он снял их и бросил под ноги, на крышку люка. Руки почему-то не почувствовали, как холодно железо. Прозрачный, серебристый круг, творимый пропеллером «мессершмитта», был виден очень четко. Шолох прицелился. Он уже сбивал таких же наглых смельчаков. Одинокого разведчика они считают всегда за легкую добычу и прут на него слепо, думая при этом только о новом Железном кресте в петлице. Шолох видел их по два и по три вместе. Когда в таком бою он попадал в одного из них, остальные отваливали в сторону и потом постреливали только на расстоянии. Однажды Шолох отбивался от них, когда его самолет охватило пламя.
— Возьми влево! — крикнул Шолох и, поймав «мессершмитта» на прицел, нажал гашетку. Длинный огненный пунктир возник в чистом небе, в его бездонной синеве. Штурман скорее угадал, нежели увидел, что «мессершмитт» на секунду как бы повис в воздухе, затем перевалился на крыло и, дивно кувыркнувшись, начал падать вниз. Шолох снова почувствовал только что пережитую радость победы, он вдохнул воздух всей грудью, чтобы крикнуть что-то Дмитрию, потому что не мог не кричать, но в эту минуту их самолет встряхнуло. Другой «мессершмитт» пронесся над разведчиком, как бы упав на него в остервенелом, отвесном пике. «Может, это от воздушного потока винта «мессершмитта»?» — с молниеносной быстротой подумал Шолох. И это была последняя мысль, которая пронеслась в его сознании, возбужденном радостью боевой удачи. Шолох жадно и глубоко посмотрел в синее-синее небо. И тут перед его глазами что-то вспыхнуло и заслепило его взор. Может, это был отсвет солнца на лобовом стекле истребителя, может, само солнце вдруг подступило так близко, что затопило кабину и обожгло его всего, до последней клетки. Он вздрогнул всем своим могучим телом и только пошевелил устами — его слова, произнесенные последним вздохом, неизвестно кому адресованные, возможно всему миру, так и не прозвучали! Он повалился на пробоину в фюзеляже.