Они медленно миновали столовую и приблизились к широкой лестнице, ведущей на второй этаж. Адальберт увидел стол с вышитой скатертью, буфет в стиле «бидермайер», этажерку с фарфоровыми пастухами и пастушками, старые гравюры. Над лестничной площадкой в небольшой серебряной рамке висел портрет Гитлера, и Адальберт задержал шаг, устремив свой взор. на портрет.
Это те прошло незамеченным для фрау Вольф.
— Осталось от прежних жильцов… Впрочем, если господа пожелают, я сниму портрет.
— Ни в коем случае! — отрезал Адальберт.
— Я вас хорошо понимаю, — вполголоса сказал Вайслер. И тут же, точно вспомнив о самом главном, спросил: — Ваш телефон в порядке, фрау Вольф?
— В полном порядке, герр Вайслер! Позвольте, я вас провожу.
Они ненадолго вышли из комнаты. А когда вернулись, Вайслер сказал:
— С медиками договорились. Врач и акушерка выезжают. До больницы тут каких-нибудь пятнадцать минут езды.
— Прошу вас наверх! — сказала Вольф.
Они молча поднимались по лестнице: впереди шествовала Вальтрауд, как бы указывая путь. За ней следовала Ангелика, которую с обеих сторон поддерживали Адальберт и Вайслер.
Они вошли в спальню. Посредине комнаты стояла широкая кровать, прикрытая кружевным покрывалом, у изголовья — старомодная тумбочка, а несколько в стороне — глубокое кресло, обитое темно-зеленым бархатом. У стены слева располагался дубовый платяной шкаф, а у стены справа — комод с широкими выдвижными ящиками, там же стояло трюмо.
Вольф шагнула к кровати, резким, энергичным движением сдернула кружевное покрывало, откинула одеяло и, повернувшись к Ангелике, сказала:
— А теперь в постель, моя дорогая. Я сейчас помогу вам раздеться… Полагаю, господа мужчины нас на некоторое время оставят.
— Я ни за что не уйду! — воскликнул Адальберт.
— Решение этого вопроса я беру на себя, — сухо проговорила Вольф. — Я мать двоих сыновей… Они погибли на Восточном фронте… В жизни каждой женщины бывают минуты, когда присутствие мужа, даже горячо любимого, крайне нежелательно. Как только фрау Альбиг немного отдохнет, я приглашу вас наверх.
— Пойдемте, Адальберт, — в первый раз назвав его по имени, сказал Вайслер. — Вы только помешаете. А у фрау Вольф достаточно большой опыт. Ради здоровья вашей супруги… пойдемте! — И он слегка подтолкнул его к двери.
— Ну, а теперь присядем, поговорим, — сказал Вайслер, когда они спустились вниз.
Крэймер сел за стол, рядом с ним расположился Вайслер, а напротив — Адальберт.
— Итак, герр Альбиг, — медленно и внушительно проговорил Вайслер, — чем же вы намерены заняться в Аргентине?
В этот момент у входной двери раздался резкий звонок, и они услышали голос спускающейся фрау Вольф:
— Врач!.. Я сейчас открою.
Звонок и слова Вольф как бы перенесли Адальберта из настоящего в еще более тревожное будущее. «А хорошо ли они знают свое дело, эти аргентинские медики?» — подумал он.
Адальберт стал вспоминать книги, которые он когда-то читал, — описания того, как женщины погибали во время родов.
В сопровождении фрау Вольф в комнату вошли врач, невысокий, лысый старик в белом халате, и молодая женщина в форме сестры милосердия. У старика в руках был небольшой черный саквояж, а сестра несла металлический ящик, на крышке которого был изображен красный крест.
Вайслер и врач обменялись несколькими фразами. Но, поскольку они говорили по-испански, Адальберт, разумеется, ничего не понял.
Вальтрауд Вольф указала медикам на лестницу и пошла вслед за ними. Адальберт устремился было туда же, но Вальтрауд резко обернулась и подняла руку с обращенной к нему ладонью, давая понять, что наверх сейчас никого больше не пустит.
Адальберт понуро вернулся к столу, за которым сидели Вайслер и Крэймер, и тяжело опустился на стул.
— Мы сделали все, что только можно было сделать, — с мягкой сочувственной улыбкой обращаясь к Адальберту, проговорил Вайслер. — На счастье фрау Альбиг — да и на ваше тоже — в больнице дежурил очень хороший гинеколог. Я доктора Хефтмана знаю, это опытный врач…
— Но почему вы не обратились в лучшую клинику города? Ведь я могу за все заплатить! — воскликнул Адальберт.
— Если бы мы обратились, как вы говорите, в лучшую клинику, то потеряли бы два-три часа. Едва ли это было бы разумно…
Адальберт отсутствующим взглядом, словно загипнотизированный, смотрел на лестничную площадку. Ему показалось, что до него доносятся тихие стоны.
Вскоре на площадке появилась Вальтрауд Вольф.
— Как она? Скажите мне правду: как она? — дрожащим голосом спросил Адальберт.
— Она рожает! — буркнула Вальтрауд и устремилась вниз по лестнице.
— Может быть… надо что-нибудь сделать, как-то помочь?
— Нужна вода, горячая вода! — крикнула на ходу фрау Вольф, скрываясь за дверью, которая, очевидно, вела на кухню…
Адальберт попытался взять себя в руки. Как странно устроена жизнь, подумал он. Сколько стонов и криков приходилось ему слышать за все эти годы. Но человеческие страдания оставляли его равнодушным. Он зверел, когда кто-нибудь из его лагерных агентов сообщал, что группа заключенных — чаще всего русских или поляков — готовила побег. Он выходил из себя, когда эти люди на допросе отрицали свою вину. Но ни их упорство, ни их страдания не трогали Адальберта… Ангелика? Да, ее он любил. И мысль о том, что она может уйти навсегда, приводила его в отчаяние.
Долюе время они молча сидели за столом. Наконец Вайслер нарушил тягостное молчание:
— А ведь вы так и не ответили на мой вопрос, герр Альбиг. Как вам представляется ваша дальнейшая жизнь в Аргентине?
Адальберт нахмурился. Вопрос, конечно, резонный, но бестактный. Сначала Вайслер должен был бы ввести его в курс дела, а не задавать вопросы.
— Я приехал сюда, герр Вайслер, — сдержанно ответил Адальберт, — чтобы продолжать борьбу за Германию, за страну, ради которой без колебаний пошел бы на смерть…
Он не мог не заметить, что глаза Вайслера иронически сощурились.
— Отлично! — воскликнул тот. — Но как вы намерены вести борьбу? Стрелять в новых хозяев Германии через океан?
— Вы хотите сказать, что борьба невозможна?
— Нет, нет, герр Альбиг, — вмешался в разговор Крэймер, — борьба не прекращается и прекратиться не может, пока на свете существует большевистское государство, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Но оказалось, что уничтожить Советскую Россию силой оружия мы пока еще не в состоянии. Пока мы даже не можем подмять красную зону Германии. Поэтому центр тяжести нашей борьбы следует перенести в сферу экономики. Советы сами живут впроголодь и, естественно, не могут поддерживать мало-мальски приемлемый уровень жизни в своей оккупационной зоне. Я уже не говорю о других странах Восточной Европы. Поэтому нашим оружием будет доллар и фунт. В соответствующей экономической системе, которую мы создаем, и для вас найдется подходящее место… Как бы вы посмотрели, герр Альбиг, на то, чтобы мы ввели вас… ну, скажем, в сельскохозяйственный бизнес? Для начала я имею в виду аргентинское отделение одного из немецких банков. Подумайте, какие возможности открываются на этом пути! Субсидирование подпольных нацистских организаций в Германии, закупка для них оружия, которое переправлялось бы куда надо…
— Но я не могу отличить рожь от пшеницы! — воскликнул Адальберт и невольно вспомнил фермера Готшалька.
— Это и не будет входить в ваши задачи. Мы хотим использовать ваш военный и разведывательный опыт для создания организационной базы, — назидательным тоном проговорил Крэймер.
«Кончена моя жизнь борца против коммунизма, — с горечью подумал Адальберт. — Из меня хотят сделать канцелярскую крысу».
— Я вижу, — сказал Вайслер, — что слова нашего друга Крэймера повергли вас в уныние. Но надо смотреть правде в лицо. Вспомните, как создавался третий рейх…
— Силой оружия! — прервал его Адальберт.
— А откуда мы его брали? Разве не закупали у крупных индустриалистов? И на какие деньги? Разве мы смогли бы создать империю без помощи Круппа и Флика? Без помощи Шахта и других?