– А что, если бы ты сорвалась и разбилась насмерть?
– Да что ты, мама! Там полно места – двоим хватит разойтись.
Инцидент сохранился в памяти Селии примером того, как взрослые умеют делать из мухи слона.
Мама и папа хотели, чтобы Селия училась французскому. К Сирилу каждый день приходил молодой француз. Для Селии пригласили девушку, которая тоже должна была гулять с Селией и говорить по-французски. Девушка на самом деле была англичанкой, дочерью английского книготорговца, но с рождения жила в По, и французский язык был для нее как родной.
Мисс Лидбеттер производила впечатление чрезвычайно утонченной молодой особы. Изъясняясь по-английски, она жеманничала и сюсюкала.
– Посмотри, Селия, моя сладкая, вон магазин, где продают хлеб – boulangerie.
– Да, мисс Лидбеттер.
– А вон маленький песик переходит дорогу. Un chien qui traverse la rue. Qu’est-ce qu’il fait? Это значит «что он дела…».
Здесь мисс Лидбеттер стыдливо осеклась. Собаки – грубые животные, не способные щадить чувства утонченных молодых леди. Вот и этот «песик», остановившись посреди дороги, занялся кое-чем, от чего мисс Лидбеттер бросило в краску.
– Я не знаю, как это по-французски, – сказала Селия.
– Давай посмотрим в другую сторону, – быстро затараторила наставница. – Видишь церковь напротив? Voilà une église.
Во время этих прогулок Селия изнывала от скуки. Промучившись так полмесяца, она попросила маму избавить ее от мисс Лидбеттер, что и было исполнено.
– Такая оказалась зануда, – сказала мама папе, – любое развлечение превратит в тоску зеленую.
Папа одобрил. Он вообще считал, что к Селии нужно пригласить настоящую француженку. Селии этого не хотелось – как и подобает англичанке, она с подозрением относилась ко всем иностранцам. Впрочем, если только для прогулок…
Мама обещала, что мадемуазель Моро (какая смешная фамилия) обязательно ей понравится.
Мадемуазель Моро была высокой полной женщиной. Она носила платья, состоящие из бесчисленных маленьких и больших пелерин и пелеринок, которые развевались вокруг нее, когда она двигалась, и смахивали на пол мелкие предметы. Этим она напоминала Сюзанну.
Мадемуазель Моро обладала пылким темпераментом.
– Oh, la chère mignonne![2] – вскричала она, увидев Селию. – La chère petite mignonne!
Она бухнулась на колени перед Селией и радостно рассмеялась прямо ей в лицо. Селия оставалась по-английски сдержанной и бесстрастной. Поведение француженки вызывало у нее лишь недоумение.
– Nous allons nous amuser. Ah, comme nous allons nous amuser![3]
Снова начались прогулки. Мадемуазель Моро болтала без остановки, а Селия покорно сносила всю эту тарабарщину, хотя и не понимала ни слова. Мадемуазель была очень добра, и чем добрее она становилась, тем сильнее Селия ее ненавидела.
Через десять дней Селия простудилась. Ее слегка знобило, и мама предложила:
– Останься сегодня дома, а мадемуазель придет сюда.
– Нет, нет! – закричала Селия. – Я не хочу, чтобы она приходила.
Мама посмотрела на нее долгим внимательным взглядом.
– Хорошо, детка.
– Скажи, чтобы она вообще больше не приходила, – потребовала Селия.
В этот момент дверь распахнулась, и в гостиную, шелестя пелеринами, вплыла мадемуазель.
Мама заговорила с ней по-французски. В ответ мадемуазель разразилась потоком сочувственных восклицаний.
– Ah, la pauvre mignonne[4], – вскричала она, выслушав маму, и плюхнулась на диван рядом с Селией. – La pauvre, pauvre mignonne.
Селия бросила на маму умоляющий взгляд. Она корчила страшные гримасы, которые означали: «Ну, прогони ее, пожалуйста». Мадемуазель, к счастью, не видела. Она успела уже опрокинуть вазу с цветами и была целиком поглощена тем, что с жаром приносила извинения. Когда она, наконец, удалилась, мама ласково упрекнула:
– Зачем ты так гримасничала? Мадемуазель Моро хотела сделать как лучше. Она могла бы обидеться.
– Разве она понимает? Я ведь гримасничала по-английски.
К изумлению Селии, мама долго чему-то смеялась.
Вечером Мириам сказала мужу:
– Эта женщина тоже Селии не понравилась. Мне кажется, сегодня у портнихи я видела подходящую девушку. Не поговорить ли с ней?