Большой мавританский вечер в Кордове.
Пусть гитары поют на все голоса,
Пусть цыганка любви подражает.
От помады синеют ее волоса,
У нее, как у Шахерезады, глаза,
Бойко ножка ее взлетает.
Эта душная ночь творит чудеса
И тяжелым вином опьяняет.
Так иногда в Гренаде бывает.
Прямо до Ривера.
Опрокинут на землю бокал. Кровь течет и течет.
Жаль вина, это доброе было вино, Лорка!
Это красное было вино, цыганское было вино,
Лорка, Лоркито!
Поживем — увидим, нечет иль чет…
Поживем — увидим, время придет,
Чье вино еще будет пролито.
О разбитом бокале и речи нет.
Поживем — увидим, один ответ.
Так иногда в Гренаде бывает.
Ночь тяжелым и красным стаканом вина
Тяжело тебя опьяняет.
И в Гренаде вдруг наступает
Барабанов грозная тишина.
ФРАНЦУЗСКАЯ ИНТЕРМЕДИЯ
День Сакко и Ванцетти.
Ты помнишь Дьеппский порт?
Но как там очутились
Лишь осы? Что за черт
День Сакко и Ванцетти.
Компартия в газете
Звала нас в Дьеппский порт.
На что это похоже?
Лишь осы! Что за черт!
День Сакко и Ванцетти.
Ты в первый раз на свете
Направлен в Дьеппский порт
Взволнован, как в романе,
Но осы… Что за черт!
День Сакко и Ванцетти.
Что думали вы, дети,
Узнав про Дьеппский порт?
Мы тотчас же вернулись.
Там осы! Что за черт!
День Сакко и Ванцетти.
Ты был расстроен этим.
Ты верил в Дьеппский порт.
Ты верил в перемену.
Но осы… Что за черт!
День Сакко и Ванцетти.
Так на любовь ответил
Тот стойкий Дьеппский порт.
Лицом к лицу с тобою
Лишь осы! Что за черт!
День Сакко и Ванцетти.
ITALIA MEA
Ты — грезят о тебе в изгнаньи тополя.
Ты — жалоба, рею жизнь я жил, тебя тая.
Лазурь моей мечты, желанная земля,
Дай мне убежище, Италия моя!
Пойду шагать в ночи по сумрачным холмам,
И там, где спят ветра, присяду в смутный час.
Пускай заря меня застанет там
Готовым выполнить любой ее приказ.
Вот сердце — блудный сын, домой вернулись мы,
Прости, был долог путь — а сил у нас в обрез —
Из блеклой той страны, от тягостной зимы,
От униженных песен и небес.
Безумец, бегавший за циркачами вслед,
У варварских царей сидевший за столом,—
Мать, не пытай, доволен он иль нет,
Он на колени встал, чтобы забыть о том.
Людей забавил юноша сперва,
Не ведая в огне, что это лишь игра,
Что лгут и поцелуи и слова,
Ночь минет, все изменится с утра.
Они еще его потащат за собой
В толпе поставщиков, собак, собачьих слуг,
И он заплатит им своей живой душой,
В которой отзвучит последний чистый звук.
Он надоест, его сдадут в багаж.
Проверят иногда — квитанции целы ль?
Он словно василек, засунутый в корсаж, —
Движенье резкое — и он свалился в пыль.
Он будет шляться день-деньской по кабакам.
На свой последний грош он банк метать готов.
Он будет появляться тут и там
С котами пьяными, с подружками котов.
Беги скорей, дворцы и факелы забудь,
Забудь весь этот наглый, пышный свет.
Не выдай, что слыхал когда-нибудь
Их смех пустой и их любовный бред.
Но если допустить, что с разрешенья слуг
В те залы бросишь ты последний, взгляд,
Пойми молчанье их, — ты очень слаб, мой друг,
Ты бледен при свечах, и жалок твой наряд.