Нас к площади Пигаль стихи ведут давно.
Пусть каждый помнит то, что прочитал, получше.
Я зеркало вам дал. Законно ли оно?
Вы выбирали сами. Это случай.
Не нравитесь себе? Мне это все равно.
Прекрасная наездница, вперед!
Туристы понаехали заране,
И пробки в потолок, и музыка ревет.
Хотите ли вы свинства на экране
Иль обнаженный девичий живот?
Привет тебе, Лотрек, великий грустный гном!
Здесь до зари твое искусство правит.
Хористки и танцовщицы кругом.
Спешите к нам! Париж вам шлюху предоставит.
Машины всё идут. Туристов полон дом.
* * *
А помните о Лондоне у Шелли:
Ад — это город, Лондону подобный.
В нем много равных конченых людей
И мало или вовсе нет забав.
И это можно отнести к Парижу.
Париж, как Лондон, — ад, закрытый на замок.
И строки Шелли мне, как видите, по вкусу.
Ты дьявольски похож на ад, Париж.
Огнями ты горишь и столько зла таишь.
На улицах твоих так много осужденных
И столько на унынье обреченных.
Они торгуют собственной душой,
На их любовь тут спрос, однако, не большой.
Здесь человек — ничто, а сила — ни за грош.
Герои, небо, страсть — ты все распродаешь. —
Прекрасные глаза, мечты, обеты, бредни…
Прекрасный мой Париж не стоит и обедни!
Тут завтра продают и то, что миновало,
И сердце можно взять, коль этого вам мало.
Здесь продаются грязь, и пот, и смех, и слезы.
Здесь вы найдете все, потребное для прозы.
Провалы, пораженья и обманы —
Все, что годится в толстые романы.
Заменит вам мозги шрифт в утренней газете.
Жить — значит знать все новости на свете.
Реклама клеит пестрые афиши,
Грязнит автобусы, газеты, стены, крыши.
Неоном пишет: МА́НЕ — ТУ́КЕЛ — ФА́РЕС,
И мы читаем и приходим в ярость.
Архангел поднял меч… О бицепсы литые!
Повсюду кинозвезды и святые.
Все, вплоть до наших тел, дешевле иль дороже.
Проказа денег у людей на коже.
Ваграм — тут лишь район, скандал слывет удачей.
Мадам, вам надо краситься иначе.
Лиловые оттенки Ван-Донгена
Линяют быстро, блекнут неизменно.
Все сфабриковано: мечты и пища,
И счастье тот найдет, кто хорошо поищет.
Евратом, Бенилюкс, и сталь и уголь!
Мы призраки-слова вселяем в каждый угол.
Освоясь с климатом, который мы создали,
Сам ужас будет жить в одном парижском зале.
Убийство, как гример с ужимкой и гримаской, —
Лик подлинный он заменяет маской.
Извивы преступленья — от Атиллы
До тех, достигших наивысшей силы,—
Приходим мы затем, чтоб огорчиться,
Что кровь была всего подкрашенной водицей.
Мы ждем телевизионной передачи,
Где смерть была б с натуры, не иначе.
От красок и громов сознание устало.
Нам ночью нужен блеск, но этого нам мало.
Рука убийцы, ощущенье боли…
Пусть вкус и запахи в свои вступают роли.
И все-таки все зрелища на свете
Ребячество, пустяк, когда за этим
Шестого чувства нету, нет страдания.
Его неслыханного расцветания.
Поторопитесь! Фильм о том снимите.
Страдающим хоть этим помогите.
Хотим мультипликации агоний,
Где б каждый кадр хрипел, как бы в предсмертном стоне
В конце концов все вопли и рыданья
Хотят войны, чтоб кончились страданья.
Спокойствие, однако! Взглянем прямо.
Все переделки требует упрямо.
Все, сверху донизу, во что бы то ни стало!
И ад и ночь — всё вместе, всё сначала!
СТАРЫЙ ЧЕЛОВЕК
Я со своим лицом не свыкся до сих пор.
Прозрачны небеса, и мне и дела нет
До пятен и рубцов — то возраста узор.
Нужны глаза не те для чтения газет.
Не побежишь уже, коль сердце бьется так.
Что миновало? Жизнь. И я — на склоне лет.