Неоконченный роман. Эльза [Поэмы]

               Париж, прекрасный мой Париж,
               Что ты так бережно хранишь
               В корзинке ивовой своей,
               Париж каштановых аллей?
               Раз в год, прекрасный мой Париж,
               На скачки, в светлом котелке,
               Гвоздики белые в руке.
               Что, как на бирже, ты кричишь
               На этом рыбьем языке?

               Ты глаз диковинных не прячь…
               На Сен-Жермен — футбольный матч
               Забавный, господи прости!
               Все рушит на своем пути.
               Бульвар шатает. Может быть,
               Одеколон он начал пить,
               Мечтая про кулачный бой?
               Тебе б в лесу Булонском жить,
               Мятежник шоколадный мой!

               Но, помешав игре твоей,
               Вломилось несколько парней,
               Громил, заставивших пойти
               Плясать киоски на пути.
               Во всех кафе, у всех террас
               Столы валяются без ног,
               И кто-то пробки пережег —
               Свет ярко вспыхнул и погас.

И поле вытянуто, словно росчерка крючок.

Панорама ведет огневую черту от Лувра до Плас Этуаль.
А вечером в перспективе открывается новая даль.
Сгоревшее сердце, розовый куст обманчивой весны
Над автобусом, который горит у ног Ветеранов Войны.
Шаг ускоряют процессии на Плас де ла Конкорд.
Слиянье несхожих призраков, качанье нестройных орд.

Отчего так белеют стены в тени тюильрийских дерев
И так черен топот ног, из которого поднимаются крики и гнев,
От зеленого Клемансо, возвышающегося скалой,
Туда, где шепчется в рощах теней подозрительных рой
И сверкает каменный меч на коленях городов,
Когда о идущей рабочей колонне возвещает гул голосов.

Одна минута, друзья мои, минута одна!
Вот и картина третья.
Тишина!

Ночью конная жандармерия шла толпам наперерез,
Запруживала мостовую, когда на скамейку оратор влез.
Вдоль набережной канала баррикаду я увидал.
«Они стреляют, сукины дети!» — какой-то товарищ кричал.
Один человек упал на колени. О чем он думал в тот час?
Любой умирающий в эту ночь непременно был кто-то из нас.
В эту февральскую ночь хватило бы нескольких человек,
Чтоб настойчиво и негласно наш мир изменить навек.
Лошэн, Перез, Морис, Будене — кто помнит их имена?
У них на руках рождена история, но их забыла она.

Все та же округа.
Четвертая картина.
Улица пустынна.
И тесно домам,
Но, однако, там
Люди любят друг друга.

               Тридцать шестой. Как бы крепко мы ни уснули,
               Мы всегда просыпались в то лето,
               Словно в праздник Четырнадцатого июля…
               А солнце кукурузного цвета.
               Забыв о том, что бывают закаты,
               Весь год озаряло наши плакаты.

               Не кончался праздник цветения вишен,
               Грандиозный бал, белый и голубой.
               Город без пиджаков на улицу вышел,
               И бумажные змеи над головой
               Подымаются плавно в наклонный полет.
               И песни республики город поет.

               Это было словно феерия.
               Нынче хозяин — народ.
               Он гуляет, дороги парижские меряя,
               И на каждом окне его флаг цветет.
               Пойте снова и снова, дети народа:
               Хлеб, мир, свобода!