Голова на подушке темна, голова на подушке седа.
Верил — первых полсрока, вторые — промаялся люто.
Как короткие сны, все иллюзии снились минуту,
И ничто, как надежда, не смешило людей никогда.
Не похожа ли наша судьба на войну в Эфиопии?
Что чума победит, разве люди поверить могли?
Ничего не понять бы без клочьев испанской земли.
Очень страшно и медленно в нас умирают утопии.
Двадцать лет пронеслось. Я глаза раскрываю. Мадрид.
Убивают кого-то во мраке, стреляя из темных окон.
Дом маркиза Дуэро. Потайной телефон
В глубине опустевшей таинственно долго звонит.
Этой драмы начало мы, любимая, видеть могли.
Только мы не хотели глядеть ее, не хотели поверить ей.
В районе Университета, в милой квартирке своей,
Веселились за завтраком, наблюдая войну издали.
Смерть явилась позднее, однако успев растолочь
Наше благополучие, весь этот маленький лад.
О буфете и кухне позаботился добрый снаряд.
Разворочена крыша. Ничем невозможно помочь.
Что стряслось с детворой, на панели игравшей в тот час?
Только вспомню Валенсию, что-то рвется в груди у меня.
О друзья одной только ночи, друзья одного только дня!
А история всей своей тяжестью по дороге к морю неслась.
Приходили головорезы, корсары, неведомые герои,
И наихудшее с лучшим сочеталось вновь.
Новое романсеро — золото, фиалки, любовь…
Словно бы солнца упали в ручьи этой странной порою.
Ни кладбища, ни жилища. Зима. Исход начался.
Шел народ, шли солдаты, шла армия матерей.
Они росли, как рыдания, дорогами Пиреней.
И у границы скапливались лохмотья и голоса.
Разве же вы не видите: нас уже загоняют в закут,
Разве же вы не чувствуете: на ладонях проносим мы
Непосильную ношу усталости и тьмы,
И у нас отнимают оружье, Франция, и камней уже мало тут.
Лагерей колючая проволока повсюду и везде.
Все красивые ваши слова завтра будут уже не в счет.
Толковавшие про свободу просят милостыню в свой черед,
И стихи говорят о любви и смерти, но молчат о стыде.
……………………………………………………………………………
Нужен пурпур, нужен терновник, чтобы человека распять,
Чтоб свершить человеческой казни древний церемониал.
Это начало Голгофы, стояние и провал.
И я по стопам Господних Страстей не стану вперед шагать.
……………………………………………………………………………
* * *
Роман, как дождик, сам собой утих:
Я изорвал судьбу свою и стих.
Поздней, поздней расскажут про меня.
Страницы и страницы изорвал
И отраженье в зеркале сломал.
Не узнаёт меня большое солнце дня.
Я разорвал и память и тома,
Внутри их долго скапливалась тьма.
Порвал я небо, тучи прочь гоня.
Порвал я песню, слезы горьких дум
Стерев, развеял орудийный шум.
В утихшем ливне улыбнулся я.
Порвал я сердце, изорвал мечты,
Чтоб из обломков поднималась ты,
Того, что видел я, не знавшая заря.
* * *
И показалось мне, что я тебя
теряю, бессмертная моя.
«Гимн Эльзе»
Всю ночь мне казалось — она так смертельно бледна,
Белее подушек лицо ее, губы и руки.
Всю ночь мне казалось: я хватаюсь за край полотна,
Я сам умираю от жестокой, немыслимой муки.
вернуться
Где дивный лик? Увы! Где нежный взгляд?
Где легкие и стройные движенья?
Где речь …………………………………………………
(Франческо Петрарка, «Сонеты на смерть мадонны Лауры».
Перевод итальянского А. Эфроса.)
6