Что? Осенние розы? Они не нужны.
Эта детская линия лба, как чиста она и хороша.
Лепестки анемоновых век, словно в детстве, нежны.
Я живу среди этой от всех затаенной весны,
Ароматами мая глубоко дыша,
Когда голову мне на плечо ты кладешь не спеша.
Ты права первородства, любовь моя, свято храни.
Я на этой основе для жизни большой поднялся.
Этой силой из мрака мои возрождаются дни,
Эльза, юность моя, о далеких сверканий огни!
Чередуются в сердце весны и зимы голоса,
Эльза, жажда моя и роса!
В синеватой лохани с бельем позабытый валек
Или песня, в груди похороненная навсегда…
Тень березы, упавшая наискосок…
Вез тебя я был тем, кого тащит песок,
Мокрой паклей в стоячем покое пруда,
Тем обломком кораблекрушенья, которое время несет, как вода.
Я был неизменно против, я верил лишь в черный исход
И за это в любую минуту побился бы об заклад,
Пока ты не вышла навстречу и я не рванулся вперед.
Я был случайным часом, замедлившим стрелок ход,
Невнятное бормотание, звучащее невпопад,
Деревянное спящее сердце — когда бы не первый твой взгляд.
Я был бы угрюмым малым, запирающим дверь на замок,
Актером, живущим на свете, былые афиши храня,
Жонглером, который, как шарик, исчезнет в положенный срок.
Я часто вижу отчетливо, кем бы я сделаться мог,
Если бы ты не явилась и не вмешалась в меня,
И вновь не поставила на ноги обезножившего коня.
Я обязан тебе всей жизнью своей, ходом часов и минут.
Я пыль, я камень на том пути, по которому ты идешь.
Это ты мне щедро дала слова, что в песнях моих поют.
Слова мои и слава моя, как плющ, тебя обовьют.
Я только верное зеркало, и ты в нем себя узнаешь.
Я только точная тень твоя, я только твой медный грош.
Я о житейских делах все от тебя узнаю.
Я отныне на белый свет твоими глазами гляжу.
Я всю тебя выпил, как пьют из фонтана струю.
Ты меня научила — я песни прохожих пою.
Ты меня научила — звезды в небе я нахожу.
Ты меня научила — я дрожью твоей дрожу.
Я узнал от тебя о свете дня, о небесной сини и шири.
Я узнал от тебя обо всем, обо всем.
Ты открыла мне: счастье — не лампа в трактире,
Ты взяла меня за руку в адском мире,
Где люди не ведают больше, что значит — вдвоем,
Ты взяла меня за руку, и мы с тобой рядом идем.
Какое признание страшное! Как я решился? Как смог?
Какая молитва так бывает смела без оглядки?
Но я рисую отчетливо — как босую ногу — песок,
Как море — пловца, как подушка — висок,
Как зеркало озера — быстрый полет касатки,
Как форму руки твоей — тонкая лайка перчатки.
Неужто и впрямь я отдан на суд небесам?
Я это свершил и оправдываться не умею,
И тайну свою и тень свою предал я сам,
Я чужд был расчетам, я верил иным голосам,
Я рифме поверил, я шел, увлекаемый ею.
Счастливым назвал я себя и от страха бледнею.
Горькое слово «счастье», загадочен облик твой.
Какое чудовище облекается в маску идей?
Сфинкс с руками химер и меняющейся головой,
Который в гробницах любящих пар стоит, словно часовой
«Счастье», как «золото» — слово досужих людей, —
По желобу катится с шумом игральных костей.
У тех, кто толкует о счастье, часто глаза грустны.
Что это? Разочарованье, рыдающее навзрыд?
Отчаянный всхлип гитары, лопнувшей вдруг струны?
И все же я утверждаю, что счастье — не только сны,
Оно существует, счастье, и не в облаках парит,
Земля — великая гавань, где на рейде оно стоит.
Верьте мне или не верьте, я несчастье видал не раз,
И, стало быть, право свидетельства дается мне неспроста.
Пусть вы направляетесь к солнцу, а оно уходит от вас,
Пусть над людскими затылками рука палача поднялась,
Пусть человечьи руки уготовлены для креста —
Я твердо верую в счастье, и вера моя чиста.
Ты привела меня в луга, где воздух соткан из цикад,
Где горстка скудная земли осталась нам от древних стад.
Лаванды вечный аромат затоптан множеством копыт,
Как бы из камня он растет, который тут и там лежит.
Земля из царственных гробниц, из отоснившегося сна,
Сухих личинок, мертвых крыл, окаменелостей полна.
В ней есть кармин, он заключен в раздавленном тобой ростке,
Его растительная кровь осталась на твоей руке.
Полуразрушенной змеи еще не стертые следы —
От старой крепостной стены остались длинные ходы.
Она осталась до сих пор, как старый пограничный знак,
Зигзаги вьются вкривь и вкось, межуя землю кое-как.
Какое длинное кашне — его веками ела моль.
Давным-давно забыли все его значение и роль.
Земли зачумленной кусок стеной решили обнести.
Не то что люди, тут овец запрещено было пасти.
И как живым, так мертвецам, которым не было конца,
Приказ был отдан, как бойцам: повязок не снимать с лица.
Путь от Венаска в Карпантра… Обмолвился я в добрый час.
Венаск, о город, где я был с тобою вместе в первый раз.
Путь от Венаска в Карпантра… Там церковь высоко стоит,
И крыша сложена на ней из каменных могильных плит.
Край между Роной и Дюране… Чумной, тебе по сердцу он,
Край без воды, край высоты, где страх себе построил трон.
Ты предо мной открыла том, в котором древняя печать,
Трагедии, убийства, яд, — их не заставишь замолчать.
Я вслушиваюсь в твой рассказ… Возня и скрежет невпопад.
То, подымаясь из могил, оружьем призраки шумят.