Я говорю об этом, но считают
Мои слова чудачеством изящным.
Не всё, что черное, мне возражают, тень.
Приняв мои слова, чтобы простить мне,
Что я тебя люблю, упорно подменяют
Тебя живую символом из камня
И Родиной — живую плоть и кровь.
Когда они суют ножи для разрезанья
В нежнейшие подмышки книг моих,
Им не понять мой крик, они не видят,
Как я кровоточу твоею кровью.
И что им песнь моя, когда они не знают —
Мой голос только эхо твоего,
Когда они не видят рук твоих,
Обвившихся вокруг моей души.
Тут о моей душе скажу на этот раз.
Что человек? Колода битых карт,
Все масти, короли, валеты, дамы,
И между ними воздух, пальцы рук.
Я создан был двумя. Я их не выбирал.
Я с ужасом гляжу на возрастные пятна,
Что проступают на моих руках,
Как у отца… Что знаю я о нем?
Я только голову, как он, склоняю —
Я тоже хуже слышу правым ухом.
А мать передала мне форму уха и вьющуюся линию волос.
Да, но душа, во всем ведь есть душа.
Была душа без формы, без дороги,
Слепая, не слыхавшая о свете,
Пришедшая неведомо откуда
И от какого времени и предка,
От дяди ли, нелепого безумца,
Который никогда на свете не жил,
Иль просто от великого стыда
Той женщины, на свет меня родившей.
Душа? Едва ли! Черновик души.
Лохматая, отделанная грубо,
Из тех, которые без жалости теряют
На поле боя, в железнодорожном
Крушении. Несчастная душа,
Не знающая, что с собою делать
В потоке бурном наших дней. Душа
Совсем не в духе Гамлета. Душа
Сродни скорее волосам Офелии.
Бутылка в океане без письма
Иль шарик от японского бильярда,
Который катит посетитель бара — не все ль равно, на ноль или на сто?
Душа, как раздевалка в ресторане, где пьяный не находит номерка.
Душа, как маска на ночь карнавала,
Ее назавтра сбросят — с ней не выйдешь.
Как тяжело нести ее отраву!
Я никогда, наверно, не пойму, с чего ты позаботилась о ней?
Таких ведь много, хоть греби лопатой.
Но что моя душа произнесла, прозрев, увидев небо,
Благодаря искусству хирургии,
Когда, освободив ее от шелухи
И вылепив по своему подобью,
Ты обняла меня как человека
И бросил я кривлянья и ухмылки,
Едва меня рукой коснулась ты?
Возьмите томики моей души и распахните на любой странице,
Разбейте, чтоб понять их аромат и тайну.
Разрежьте их скорее грубым пальцем,
И скомкайте, и разорвите в клочья —
Останется один лишь след,
Единственный рефрен и звук,
Один лишь взгляд — покоя нет!
Благодарю тебя, мой друг!
Луг счастья ярок и широк,
Мой идол, мой кумир, мой бог,
Литаниям потерян счет
Без сна все ночи напролет.
Мой день погожий, мой расцвет,
Мой ясный смысл и темный бред,
Моя мелодия, мой май,
Мое пожарище, мой рай.
Мой дом, мой мир, моя земля,
Мой праздник, Эльза, жизнь моя!
* * *
Я во главе раскола всех церквей.
Я предпочел тебя всему, что живо и что смертно,
Тебе и фимиам святынь и песня площадей.
Тебе молился я — взгляни, в крови мои колени,
Я слеп навеки для всего, что есть не твой огонь.
Я к стонам глух, когда они летят не с губ твоих,
Постигну миллион смертей, когда страдаешь ты.
Я ощущаю боль, когда идешь ты по камням дорог,
И нежной кожей рук твоих — всех зарослей шипы.
И на плечах твоих лежат все тяжести земли.
Все горе мира вижу я в одной твоей слезе.
Покуда я не знал тебя, я не умел страдать.
Страданье? Разве зверь страдал, когда он выл от раны?
И кто посмеет, наконец, сравнить с животной болью
Тысячецветный тот витраж, где белый день распят?
Меня учила ты алфавиту страданий,
И я теперь рыдания читаю —
Из твоего лишь имени они.
Твое лишь имя — вдребезги разбитое,
Твое лишь имя — роза облетевшая,
Сад всех страстей — лишь в имени твоем.
Мне языками адского огня писать то имя на лице Вселенной.