Что ты прекрасней, покажи,
Чем преступленье, чем комплот,
И грандиозней, чем народ,
Что поднимает мятежи.
Над топью птичий перелет,
Гортанный клекот, шелест крыл,
Он все, что я вообразил,
И все, чем ты была, убьет.
Вернись, лицо к лицу приблизь,
Гляди сама в свои глаза,
Верни мне тучи, небеса,
И зренье, и мираж… Вернись!
* * *
Что за далекий берег, где в песках чертополох синеет?
Пространство странное, где колыханьем трав прощаются все время
дюны.
И светят с неба спелые лимоны — пойми попробуй, солнца́ или
луны.
Там в массах звездной пыли вязнут ноги,
Слюдою катастроф блестят дороги,
Погибших кораблей разбитая посуда,
Известняки глубин, останки из-под спуда
Исчезнувших в веках морских цивилизаций.
Огрызки пробок, минералы в иле…
Все, что приливы и отливы позабыли
Оранжевые отблески созвездий,
В отчаяньи отчаливших без вести.
Соль въелась в горло мне, чтоб там навек остаться.
Я в этот вечер снова вижу утро в Арделло́.
Когда прилягут человек и море
В конце концов, затем чтоб просто умереть,
Всегда ли это пена выступает
На их губах? А может быть, улыбка —
Каемка белая вокруг усталости земной.
Ио погляди, среди морской травы и придыханий волн
Еще упрямо бьется чье-то сердце.
Иль это раковина, схожая по форме
С огромной пустотой внутри меня,
С тем, что я вырвал из своей груди,
Не отыскав тебе цветов на рынке.
Все это было так давно, на пляже.
Мы были — помнишь? — с матерью твоей.
Прижми же к уху черный перламутр, любовь моя.
На нем записаны, как на пластинке, все слезы, пролитые в мире.
Ты слушаешь далекий гул. Твои глаза становятся все шире
Потом положишь это все ты на камин в отеле
С почтовыми открытками. Потом пройдут недели.
Ты позабудешь колокол и стоны океана
Для граммофона, что весь день твердит: The man I love[10].
Ты помнишь ли, ты помнишь ли, то лето было тусклым.
Как и песок, и мы с тобой — под ветром Арделло́.
Это сердце мое, это сердце твое валяются в нашем номере
Между фарфоровым слоном, булавочной подушечкой,
Ты сердцу не поверила, хоть песня в нем звучала.
И верно, сердцу нужен срок, чтоб доказать любовь.
А просто биться и болеть — какое доказательство?!
Слушай, слушай опять, не погаснет она никогда,
Эта темная жалоба раковины Арделло́.
* * *
Ты глядишь на меня глазами, пустынными до горизонта.
Воспоминаньем промытым,
Полным забвения взглядом.
Ты глядишь на меня поверх памяти
И поверх бродячих мотивов,
Поверх увядающих роз
И насмешливых благополучии,
Поверх издевательских счастий,
Поверх уничтоженных дней,
Ты глядишь на меня глазами голубого забвенья
О возлюбленная, ты не зовешь назад
Ничего ушедшего мимо,
Ни морей, ни пейзажей,
Уплывших охапками дыма.
Ты живешь
И на небо глядишь, как впервые,
Расплавленным медленным взглядом.
Мир как будто придуман тобой
И возник с тобой вместе и рядом.
Ты так ясно глядишь на него, что он молодеет навеки.
Я с тобою, я тут, я ревную к его красоте.
Я, мои фотографии жалкие, от которых отводишь ты взор,
Чтоб окинуть им новый простор.