ГОЛОС АВТОРА, преодолевал оркестр.
Привет тебе, багрец, который поднялся,
Как губы над едва рожденным криком.
Вот сцена, мрак кулис и гнева голоса,
Любовники в смятении великом.
Забудьте все, что было на пути.
Одна Елена… Только стены Трои…
Ты, сердце, над равнинами лети,
Из человека прочь — так тесно в нем порою!
Все, даже море, обрело язык
И богом нарекло один восторг без меры.
Я погружаюсь в сон, он темен и велик.
Я в голубых руках Астарты и Венеры.
Там истина и ложь образовали смесь.
Бессмертный шорох и бессмертный лепет.
На шпаге кровь горит — я растворен в ней весь.
Речитатив оркестра. Сукон трепет.
Я — Одиссей, я — пение Сирен,
Был золотым руном и был Язоном,
И я — любовь в живом клубке мурен
И ночь в тюрьме с удушьями и стоном.
Мне звезды черные сияют в дрожи век.
Сидел я у гробниц монархов настоящих.
Короны из камней потеряны навек,
О чем же короли рыдают в темных чащах?
О призраки, о чем вы стонете опять,
Великие, с седыми головами.
И что вы мне? Но я пошел блуждать
По следу ваших душ. Я следую за вами.
……………………………………………………………………………
Здесь вступают, торжествующие аккорды, завершая увертюру.
ГОЛОС АВТОРА продолжает в тишине.
Абдоломен, Леонт и Фарнабаз,
Высокие синьоры, где вы, что вы?
Не слышно больше ваших пышных фраз.
Кругом ни звука, только стонут совы.
Жан де Шеландр, поэт, погиб в пути
От рапы пулевой под небом Сомазена,
Он славу Франции отправился нести
В отряде господина де Тюренна.
Аман, Сифакс, Гектор и ряд других господ,
Из тех, которых помнит только сцена,
В крови рука того, кто вас ведет.
Ах это Клод Тюрго, убивший Монкретьена.
Где, Брадаманта, ты была в тот день,
Когда Робер Гарнье в страданиях скончался?
Зовет любимую Антониева тень.
Но умирать Жодель на чердаке остался.
Не вся беда земли подвластна вам,
Герои мрачные, что сетуют напрасно.
Трагедия не там и кровь течет не там.
Вино лилово, жизнь бывает красной.
Фальшивых королев, готовых смертный час
Играть в тени садов, гоните прочь со сцены.
Не кровь, а киноварь из раны пролилась,
И вздулись нарисованные вены.
Прощай, усталый взгляд сиреневых очей —
Напиток выпив, я не дорожу флаконом —
И те, кого вспугнут в альковах их ночей,
И улочка глухая под балконом.
Все поцелуи — сон и больше ничего,
Лишь темный ход в судьбу, откуда нет ответа.
Для милого Ромео своего
Уж не была ли ложью ты, Джульетта?
Сгинь, лицемерие, в больших огнях кулис,
Уж факелы задули бутафоры.
И грим стерев, устало разошлись
Немолодые, бледные актеры.
Прощайте, сцена, слава и краса!
Покровы сорваны, обнажены подмостки.
И за слезою падает слеза,
На лютой стуже превращаясь в блестки.
И оркестровой ямы нет следа…
Как с похорон, дыханьем руки грея.
Уходят музыканты кто куда,
Неся футляры с музыкой своею.
Утратил воздух запах имбиря
И острой сталью уши рвет до боли,
И замолчали трубы ноября,
И не слыхать далеких скрипок в поле.
Грядущий день уже нам озарил вчера.
В грядущий день идут те, что блуждали где-то.
Проталина откроется с утра.
Зима уселась там, где погибает лето.
Подмостков больше нет, и это не игра.
Тут попросту живут и силы губят.
На коромысле жизни — два ведра,
Одно — страдающим, другое — тем, кто любит.
Я говорю, что время гнет меня,
Я говорю, что ветер губы сушит,
О ранящем глаза, слепящем свете дня
И о рыдании, что сердце душит,
Я говорю… Но, как из-за морей
Стремится ласточка в свое гнездо под крышей,
Твердя о красоте земной все тише, тише,
Я говорю о ней.