И сохранил я в плоти рук невыразимый аромат.
Я не приучен с детских лет знать запахи по именам.
Что это? Амбра? Триполи? Лантан? Японское кашу?
Что за тончайший фимиам и что за мускус, наконец,
Из папоротника, что сам давным-давно окаменел?
Скажи мне, как тебя зовут, благоуханная земля?
О палисандр огневой, о женский пепел, женский прах,
О пряность ветра, вкус ночной, оставшийся на языке,
Тяжелый, красный, сладкий вкус, скажи мне, как тебя зовут?
И отвечала мне земля на языке своем земном,
Движеньем губ своих земных ища моих влюбленных губ:
— Что, человек, не узнаешь? Я та же самая земля.
Ребенком ты на мне играл. Я та тяжелая, земля,
Тебя хранившая в войну. Я жду тебя, твоя земля.
Тебя я крепко обниму, когда заснешь последним сном.
Не драгоценная земля, обыкновенная земля…
Но между тем, но между тем однажды в юности моей —
Благодаря ее корням, прокладывающим пути,
И солнцу, что входило с ней, и тленью ярких лепестков,
Познала розу я, она проникла в глубину мою,
Переиначила меня… Неблагодарный, как же так?
Меня в ладони ты берешь, губами трогаешь меня,
Неблагодарный, как же так не узнаешь ты розу?
Ее, которая тебе другую землю создала.
Я — та земля другая.
Та, на которую мечта поставила свою ступню,
Оставив след босой ноги ее владыки, та земля,
Которую дожди веков напрасно силятся обмыть,
Смесь насекомых, трав, корней с влюбленным семенем дерев,
Земля, в которой есть всегда гниющей ящерицы дух,
Хранящая в своей пыли секрет распада плоти,
Земля кораллов и чуть-чуть гнилого винограда,
Земля, зовущая в ночи газельей стаи призрак,
Земля, которую трясет проклятый жар и жажда,
Навалы пестрых черепков, лиловых и зеленых,
Разбитый вдребезги кувшин и штукатурный мусор,
Пыль перемолотых костей, когтей и оперенья —
Тот прах, короче говоря, из возгласов и взрывов,
То жертвоприношенье фазанов и плодов.
Тот вкус могил разрытых,
Та солнечная ночь.
Земля, которая — я сам, короче говоря.
Земля целинная, земля изрытая, земля в бреду,
Несущая лишь сорняки, валежник, хворост, сухостой,
В которой спят глубоким сном надкрылья, корни, семена.
Земля, идущая ва-банк, где каждый молодой росток
Спешит раскрыться до поры, где замерзают черенки.
Земля, которая кисла, как рек глубинные пески,
Разведанная кое-как, нетерпеливая земля,
Что понесла до срока.
Земля, что отдается всем прохожим, бурям и ветрам.
Земля кровосмешения, смущения и смут,
Земля — гибрид снегов зимы и пламенного лета.
И вдруг в нее вонзают нож глубокой обработки,
Ворочают, исчерчивают, мучают — и вот
Вся эта новая земля, вся молодая новина
Лежит, готовая принять душистую культуру,
Как ноздри — аромат.
Земля, короче говоря, которой стал я сам,
Предназначаемый тебе. Ведь роза — это ты.
* * *
Ты — роза, о загадка роз в такое время года,
Когда еще подобна колдовству опять зазеленевшая порубка,
А дерево — всего лишь ствол прямой, всего лишь сделанный земле
привой,
Крест, противопоставленный могиле.
Кривая мандрагора зимой пускает корни,
Когда еще рука украдкой, под покровом
Поглаживает дремлющие ноги зимы
И корни, скрытые в земле, оцепенели.
Еще ничто, ничто не предвещает
Зеленый трепет сморщенного стебля,
Потягиванье нежное его,
Вертлявые подмышки первых листьев.
Весну росы и плоти.