Итак, для тебя, для тебя одной — гляди, это в первый раз —
Глаза закрою при свете твоем и встречу последний час.
* * *
Это будет однажды утром, когда ты проснешься прежде меня,
И пока я осилю упорный сон, будешь ждать ты на этот раз,
И будут ставни плясать на стене, и в глубине твоих глаз
Золотые точки будут гореть — начало ясного дня.
Ты будешь ждать меня из глубины моих туманных дорог.
Ты на подушке своей легко головою пошевелишь.
Ты повернешь рычажок приемника, и вспыхнет зеленый глазок.
Чуть слышно играть, не будя меня, ты ему разрешишь.
Оставив меня в пустыне, ты музыку будешь ловить,
Пока голоса не возникнут, то близко, то издалека.
Тогда другой шепоток листвы поищет твоя рука,
Затем, чтоб еще немного в бездумном покое побыть.
Потом нетерпенье придет, и рассердишься ты чуть-чуть
За то, что в романе, который мы читаем в постели вдвоем,
Я почему-то запаздываю страницу перевернуть —
Набрел на какой-то образ и задержался на нем.
Застыть на краю раздумья, — бывает со мной, — точь-в-точь
Бокал, который наполнили горечь, грохот и мрак,
Море, которое гаснет, когда зажигают маяк…
Я представляю, как давит тебя эта прошедшая ночь.
Нагромождение снов. Тяжелая кровь в ушах.
Небо, белое и голубое. Балконы в первых лучах.
И рядом другой, словно камень в воде, и с ним поделиться нельзя.
Словно камень в рокоте улицы, в торопящемся гуле машин…
Может, в этой смутной пустыне наконец он устанет один?
Может, снова все станет возможным, когда он откроет глаза?
Но я не открою глаз, и будет мой лик недвижим.
Я не знаю его — по рассказам твоим я представлю его и пойму.
По этой заре на твоем челе, по близкому рту твоему,
По макам, к которым поднят твой взгляд, и по ресницам твоим.
То незнакомое мне лицо, которое я никогда
Ни в зеркале, ни в воде взглядом не уловил.
То лицо для тебя одной, что создавали года,
Лицо потайное, лицо для жизни, когда я тебя любил.
* * *
За человеческий предел огонь умчал меня во мрак.
Над радостью и над бедой ракета сердца вознеслась.
И слов несметных ураган вдруг уморительно иссяк,
И стала яблоком земля, а там и вовсе скрылась с глаз.
Все образы вселенной — дым, он вьется, стелется, течет…
И сколько б ни старался я, ничто ни с чем сравнить нельзя.
И световым годам леса отныне начинают счет,
И не подвластны больше мне ни горизонт и ни гроза.
Прощайте, тучи и луна — малютка, спичечный чертог.
Игру, кто на кого похож, нам с морем больше не вести.
Помпеей сделать небеса язык преданий нам помог.
Седые волосы комет мы растрепали по пути.
В гигантском эллипсе хлыста — песок арены, солнца след.
Кто это зрелище глядит за гранью глаз, небес и дней?
Павлиний хвост — как колесо, хотя осей в запасе нет,
Глухих тюленей резвый бег показывает цирк теней.
В путях планет скрещений нет, бензоколонок не найти.
Летучей мышью метеор летит, гвоздями клюв забит.
Уже навек радара нет, вовеки в чувства не прийти.
И все валится, не валясь, и в пропасть кувырком летит.
Быть может, в этом вихре есть гигантские щиты реклам,
Фосфоресцирующих вер, что делают фальшивой ночь.
Окрашенные в цвет души сигналы полыхают там,
И груз огромной тишины способен смять и растолочь.
Жизнь заполняет свой экран набором будничных вещей,
И мой восторг перед тобой с большим огнем соизмерим.
А может быть, избегну я, луна, скупых твоих лучей,
Вращение небесных тел меня покажет мне иным.
Меня? А кто я есть? Постой? Я спутник Солнца в небесах.
Мне дали про запас флажки, чтоб родину я оградил,
И бесполезный инструмент, чтоб дал я знать о чудесах,
Но зря их вопли, их корысть, на это не хватает сил.