Я — только песня в честь тебя, я весь тебе во славу дан,
Как передышка на крутом пути вселенской высоты,
Как тот последний яркий луч Луары, канувшей в туман,
Как сильной музыки стена, где меж камней растут цветы.
Как та огромная весна в акациевой белизне,
Варфоломеевская ночь, посев безжалостный ее,
Жасмина грузный аромат и август, отданный резне.
Ты солнышко, ты солнышко, ты солнышко мое!
Ты солнышко, ты — ласковое солнышко мое!
* * *
Всю ночь звучали ваши голоса,
Стихи мои, я повторял вас вслух.
Вы в голове кружились роем мух
И скрылись, лишь когда поблекли небеса.
Я — лишь слепое отраженье сна.
Лишь ты одна — в бессонницах моих,
И ты одна лишь — мой нескладный стих,
И пробужденье — только ты одна.
Что связывает вас, бессвязные слова,
Откуда этот вкус хмельной и аромат
Той книги, что читать нам в детстве не велят,
И дальний отзвук, слышимый едва?
Поэма странная, начало всех начал,
Как нравилась ты мне, прекрасная моя,
Когда скандировал тебя влюбленно я,
Чтоб в памяти сберечь, с начала начинал.
Но, синей птицей взвившись в облака,
Она оставила подобный бездне след
В душе моей. Я — рифма парной нет, —
Идет ли дождик, пробует рука.
В одном лишь я железно убежден:
В крови моей родившийся мотив
Поет прохожий, сходу подхватив, —
Из ран его души как будто вырос он.
Ах, песни-призраки, как трудно их сберечь.
Стирает их заря, как сумрачную тень.
Когда меня дождем омоет яркий день,
Я помню только то, что о тебе в них речь.
Настанет, Эльза, день
Соловей уже свое пропел.
Этот парк отныне слишком мрачен…
Какой зловещий рак меня на части рвет,
Какое чудище в моей таится глубине,
Толчками подымается во мне
И, как чужая музыка, растет?
Мое другое «я», безумный человек,
Не подчиненный мне, похожий на меня,
Величественной песней полон я,
Но должен к твоему приноровить свой бег.
А песне до меня нет дела между тем,
Как воздуху до штор, огню — до очага,
Вину — до пьяницы, — ей кровь недорога,
Как двери с петель рвет стихи моих поэм.
А песня в темноте орла несет сама
К добыче, в час обедни бьет в набат…
А песня, как пожар, — поля дотла сгорят…
А песня в нищете гнездится, как чума.
Вот тысяча смычков взлетела в вышину,
Затрепетав, — не я им подал знак.
Блестящих замыслов вместилище — мой мрак,
Но, как стекло, во мне разбили тишину,
Вот тысяча смычков взлетела, озверев,
И сразу грянул их бравурных пьес раскат.
Из полночи моей они свой день творят,
Поют открыто тайный мой напев.
Я только эхом стал обвала своего,
И если груз камней, катящихся вослед,
Меня задавит, сердца красный цвет
Не потускнеет, нет, не погасить его.
Мелодия моя останется чуть-чуть,
Моих осколков блеск, моих порывов шквал,
Мой бред, моя весна… И все, что я сказал,
Услышат и поймут когда-нибудь.