— А где он об этом писал? — поинтересовался старый философ, — я не знаю…
— Если еще не написал, то напишет, — грубо отрезала Циана и вдруг хихикнула, как заправская сплетница: — И позволяет своей гетере Филис кататься на нем! Как, разве вы не знаете эту историю? Значит, так: она раздевает его, накидывает уздечку, садится на него сверху и ударяет его плеткой. Понимаете, плеткой заставляет его бегать на четвереньках! Наверное, эта Филис очень красива, а?
Трое мужей были поражены ее рассказом. Философ, хоть и завидовавший своему коллеге, решил защитить его.
— Мы не знаем никакой Филис. Аристотель давно привязан к гетере Герпиле, очень достойной женщине, которая родила ему сына по имени Никомахос…
— Но я это видела своими глазами, то есть на картинах! Знаете, сколько создано произведений с таким сюжетом: красота ездит верхом на мудрости! Вот это тема для тебя, Пракси! Но нет, ты не сторонник реализма.
— Подобную историю я слыхал в Азии, но не об Аристотеле, — сказал философ.
— А мы ее знаем об Аристотеле! — запальчиво сказала специалистка по древней истории — И вообще я не люблю этого вашего философа. Человечество многим ему обязано — это верно, но и тысячи лет спустя люди верят во все его ошибки и не смеют в поисках истины обратиться к другим источникам, а ведь у каждого времени свои истины — это я тебе говорю, философ!
Старик кивал, потрясенный ее пророчеством.
— Я и ему самому скажу, — пригрозила она. — Он сейчас в городе? Пракси, а почему бы тебе не сходить и не позвать его? Скажи ему, пусть не боится, я его не съем! Я за равенство.
— Я пойду, — вскочил, все такой же усердный и предупредительный, автор трагедий. Опомнившись, она хотела было его остановить, но не успела — он уже ушел со двора.
— Эй, ребята, много глупостей наговорили мы тут за столом, — воскликнула она, употребив неэллинское выражение, забыв, что в беседке не было стола. — Давайте-ка лучше споем! Пракси, у тебя нет гитары? Нет-нет, принеси сам, хочу, чтобы мне прислуживали не рабы, а человек, которого я люблю, потому что я люблю тебя, Пракси.
Смущенный ее объяснением в любви, которое грозило материализоваться в объятия, ваятель бросился за гитарой, а когда вернулся, и вовсе растерялся, потому что никогда еще не приходилось ему слышать, как играют богини.
— Богиня, неужто…
— Да хватит тебе божиться на меня! Давай сюда, посмотришь, какая из меня гетера…
Ей хотелось продемонстрировать им все, чему ценой большого труда научилась, готовясь к пребыванию в их времени. Она ударила по струнам, проверяя настрой, и с воодушевлением начала первый эпиникий Пиндара, созданный на целых сто лет раньше. Где-то посередине она остановилась и, победоносно глянув на них, спросила:
— Узнаете?
Потом она сыграла один за другим два гимна и, не удержавшись, подсказала:
— Мезомед!
— Наверное, кто-то из молодых, — предположил старый философ.
Циана резко отложила гитару — Мезомед жил на два века позже, примерно во втором веке до новой эры!
— Эх, я вся исполнена божества! — поднялась она в блаженном раскаянии. — Энтеос! Так вы говорите, когда напьетесь? Вы хорошо устроились, у вас за все ответственность несет кто-то другой. Да здравствует Дионисий! Пракси, отведи меня куда-нибудь выспаться! Да, неплохо бы и душ принять…
Ваятель не знал, что такое душ, но повел ее в свой дом. Циана повисла у него на руке, продолжая извергать поток малопонятных, а потому и в самом деле звучавших для него как божественное откровение слов:
— Это твой дом? Да, заработки у вас неважные, но это и понятно, художник в классовом обществе… Ну да ладно, на хлеб и вино хватает, а остальное пусть тебя не волнует, мой дорогой! Ты гений, можешь в этом не сомневаться! Одна моя подруга, она другим музам поклоняется, я же посвятила себя Клио, музе Истории, ты ведь слыхал о ней, верно? Так вот, скажу я тебе, моя подруга изучает искусствоведение и страшно влюблена в тебя. Боже, говорит, Праксителю я готова руки целовать, если бы…
— Богиня, я… — ваятель замирал от страха, ведя ее в свою спальню, а она бесстыдно хохотнула ему в самое ухо:
— А чем тебе доказать, что я гетера?
— Это ты мне докажешь, мне! — гаркнул кто-то у них за спиной.
В солнечном мареве стоял посреди двора начальник городской стражи, на этот раз в сопровождении четверых воинов в тяжелых доспехах.
— A-а, монсиньор! — обрадовалась ему пьяная Циана, в сознании которой окончательно перемешались века и эпохи. — Ну как, позволила тебе твоя кирия… Пракси, так у вас называют своих жен?