Небольшая грязно-белая машина отделилась от общего потока, гостеприимно распахнулась ее дверца, но в тот же миг сзади на нее налетел огромный грузовик. Раздался ужасный скрежет, что-то лязгнуло и задрожало. Циана зажмурилась, а когда открыла глаза, увидела, что грузовик только уткнулся в тупой задок грязно-белой машины, не причинив ей никакого вреда, и уже виновато сдавал назад. Однако владелец грязно-белой машины, успев убедиться, что на его машине нет и царапины, размахивал кулаками, грозя в сторону высокой кабины грузовика, и извергал слова, показавшиеся Циане неприличными. Изучая язык двадцатого века, она, естественно, познакомилась и с некоторыми бранными выражениями.
Шофер грузовика смачно выругался, после чего резко распахнул перед Цианой дверь и крикнул:
— Садись, крошка! Брось ты этого психа!
Циана пересела к нему, потому что грузовик выглядел намного надежнее грязно-белой машины.
Как только они тронулись, шофер победоносно хохотнул:
— Вот так, крошка, а то эти засранцы собирают все сливки на дорогах. Ну, этому я сегодня во сне буду сниться, это — как пить дать! Как я его звезданул? Видала, а?
Циана не поняла, о каких сливках он говорил, но его грубое лицо и самодовольная похвальба показались ей весьма мужественными.
— Ты откуда? — спросил он вместо того, чтобы поинтересоваться, куда она направляется. — Немного музыки, не возражаешь?
Внезапно кабина наполнилась такой невообразимой какофонией, что ее неубедительный ответ потонул в общем грохоте:
— Была за городом, дышала чистым воздухом.
На самом же деле здесь оказалось ближайшее к Софии место, где хронолет мог незаметно привремениться.
— А ты, кажись, не здешняя, и разговор у тебя не здешний.
Для Цианы это было неожиданностью. Она-то думала, что хотя бы внешний вид и говор ее не выдадут.
— Что это за музыка? О чем они так кричат? — перебила Циана, чтобы отвлечь его внимание.
— О любви, о чем же еще? — снова засмеялся шофер, очевидно, все еще чувствуя себя победителем. — А ты не боишься скитаться одна? А если кто-нибудь нападет?
— Я достаточно сильная. Кроме того, знаю разные приемы самообороны.
— Попадешься битюгу вроде меня, никакие приемы не помогут.
Увесистые кулаки, сжимавшие баранку руля, были почти с ее голову, так что ее приемы и впрямь не помогли бы ей, но Циана не испугалась. Сила, исходившая от шофера, не вызывала опасений. Циана инстинктивно чувствовала в нем какую-то стыдливую нерешительность.
Мужчина, голосивший по радио, умолк, вероятно, в надежде, что его дикарский зов будет услышан. Его сменил приятный женский голосок: «Обещай, что светлым будет наше прошлое-е-е…» В грузовике трясло и болтало, однако Циана почувствовала, что при всей невероятности требования слова попали точно в цель. Ах, как ей нужно было, чтобы кто-нибудь пообещал ей светлое прошлое, в которое она бросилась очертя голову! Она спросила:
— О чем говорится в этой песне?
— Не слыхал, но, наверное, тоже о любви, о чем же еще? Ух, какая замерзшая ножка! — корявая и теплая рука шофера легла на ее колено. Потом с требовательной нежностью двинулась вверх по бедру. И вдруг из глотки шофера вырвался какой-то странный, будто с трудом продравшийся крик, подобный крикам орангутанга, только что раздававшимся по радио:
— Ух-ха! Ну, значит!
— Вы сказали — значит? Что значит? — спросила молодой историк.
Шофер смутился и даже как будто немного разозлился.
— А вот то и значит! Понавыдумывали разные там планы-графики, мать их разэдак, эти чертовы автострады, где нельзя остановиться! Послушай, крошка, давай встретимся вечерком, а? Выпьем по одной, согреемся. А ты лакомый кусочек, на тебя как только глянешь, так и тянет выпить!