Зоя Викторовна тем временем захватила со стола конверты с экзаменационным материалом и устремилась в кабинет к завучу, оставив на столе еще больший беспорядок. Снова приниматься за бесполезную уборку у Лены не было никакого желания. Вспомнив, что по дороге в школу почтальон вручил ей письмо от отца, она достала его из портфеля и распечатала конверт...
Родители исправно писали ей по четко определенному графику: мама радовала семейными новостями в начале каждого месяца, а во второй его половине отец сухо информировал дочь о ее упущенных возможностях. За три года эта традиция ни разу не была нарушена, поэтому чтение отцовских писем Лена старалась всегда отложить на потом. Читать о том, к чему приведет ее прозябание в таежной глуши, – не слишком приятное занятие. Нельзя сказать, что она не любила отца и не считалась с его мнением, но ее скоропалительный отъезд разрушил все его надежды, и он до сих пор не мог забыть обиды, поэтому письма его были излишне колкими и язвительными. Только бабушка и младший брат, непутевый, по мнению его телевизионного начальства, авантюрист и экспериментатор Никита, радовали ее веселыми, остроумными и частенько хулиганскими письмами.
Лена повертела в руках конверт, все еще раздумывая – читать или не читать, но тут – о счастье! – прозвенел спасительный звонок, и письмо опять удобно устроилось в портфеле.
Под дикий торжествующий рев нескольких сот детских глоток, возвестивший окончание уроков, Лена выскочила в коридор: под шумок дежурные по классу могли смыться и предоставить ей сомнительное удовольствие вылавливать их по всему поселку.
Выяснив попутно отношения со школьной сторожихой, младшему чаду которой, шестикласснику Сережке, существу весьма противному и ленивому, грозил второй год, Лена вернулась в учительскую и увидела, что там необычно пусто. Елизавета Васильевна уткнулась в какую-то толстую книжку в пестрой обложке и, едва подняв голову, кивнула на дверь:
– На совещании все. Николай Кузьмич чуть не в обмороке прибежал из конторы. Сейчас в кабинете физики совещаются. Даже из дома некоторых вызвал, а вас нигде не нашел, жутко осерчал, так что бегите, Елена Максимовна, со всех ног!
Довольная секретарша откинулась на стуле: меньше двух часов директор совещания не проводил, и в это время она могла вдоволь поболтать по телефону с многочисленными приятельницами, а также почитать очередной любовный роман, которые она глотала, как чайка, не разжевывая...
«Все, теперь раньше пяти не уйдешь, а ведь еще к Страдымовым надо зайти», – с тоской подумала Лена и, захватив из портфеля «Ежедневник», отправилась на учиненное директором аутодафе.
Глава 2
Спускаясь по узкой тропинке, что вела через лес к центру поселка, Лена и Вера чертыхнулись раз по двадцать. Преодолевать крутые спуски в туфлях на высоких каблуках было сущим наказанием, но скинуть их и идти босиком по уже прогревшейся земле девушки не решались – жаль порвать колготки, а снять их в редком, просматриваемом насквозь сосняке было равносильно подвигу.
О прошедшем собрании они помалкивали, хотя поговорить было о чем и, главное, о ком. Но они решили отложить это приятное занятие до Вериного уютного «лежачка» – так она называла огромный, с множеством подушек диван. Мягкую мебель молодоженам подарили в складчину многочисленные родственники.
– Думаю, так мы будем телепаться до вечера. Говорила же – пойдем по дороге, или Витю-Петю попросили бы подвезти, – недовольно проворчала Верка, в очередной раз снимая туфлю и рассматривая ее. – Все, туфлям каюк! Вот, смотри, весь каблук ободран, и подошва отстала. – Стоя, как цапля, на одной ноге, она потрясла лодочкой у Лены под носом.
– Господи, Вера, в мастерской тебе в два счета их отремонтируют, – устало отмахнулась от нее Лена. – Вот уже ваш огород. В калитку пойдем или в ворота?
– Ну, нет! Не хватало еще по грядкам скакать. – Верка решительно свернула в сторону, они обогнули огород и подошли к дому. У ворот стоял ярко-оранжевый «жигуленок» Вериных родителей.
Ее отец, Семен Яковлевич Мухин, и мама, Любовь Степановна, работали в поселковой пожарной охране, и поэтому местные острословы немедленно окрестили их новую машину «Пламя любви».
Вообще, как заметила Лена, в поселке были мастаки давать клички и прозвища, да и топонимика отличалась особой выразительностью. Так, старый пруд за поселком после того, как в него свалился принадлежавший мужу Сталины бензовоз и превратил и так небогатый живностью водоем в зловонное, покрытое нефтяной пленкой болото, прозвали «Персидским заливом», а высившееся в центре современное пятиэтажное здание конторы лесхоза – «Собором Василия Блаженного». Бывшего директора за глаза в народе называли Блаженным. Чего скрывать, нрава он был сердитого, а в гневе – бешеного...
Крутой и грязный спуск к сберкассе назывался «Богатые тоже плачут», но особый восторг у Лены вызывали кошачьи и коровьи клички. Коты назывались сплошь Луисами, Хосе и Мейсонами, а коровы Санта-Барбарами, Эстерками и Марианками – весомое доказательство, что такое великое достижение цивилизации, как «мыльная опера», достигло и сибирских просторов!
Вера с мужем и родителями жили в огромном доме, который они года два перестраивали, надстраивали, обкладывали кирпичом. В результате появился второй этаж и мансарда, где и стоял любимый подругами «лежачок».
Оставив на веранде тяжелые портфели и сбросив опостылевшие туфли, подруги попытались прошмыгнуть по лестнице наверх, но не тут-то было. Любовь Степановна, очевидно, не отходила от окна и их маневры пресекла сразу.
– Вы куда это лыжи навострили, а обедать?
– Ну что ты, мама? Мы в школе перекусили, до ужина как-нибудь доживем! – запричитала Верка. – У нас дела неотложные...
– Знаю я ваши перекусы и дела: опять про свою школу приметесь болтать. И не надоело вам? – Любовь Степановна открыла окно в огород и крикнула:
– Отец, Саша, заканчивайте с картошкой, борщ стынет!
Девушки покорно вслед за мужчинами помыли руки, и вскоре дружная компания уселась за круглым столом на веранде. На вышитой еще Веркиной бабушкой скатерти возвышалась супница, исходившая аппетитным запахом, а также несколько тарелочек с полосками-флажками копченой грудинки и прозрачными розовыми шматочками сала. Рядом примостилось блюдо с салатом из свежих огурцов и помидоров, которые выращивали в своих теплицах братья Саши. Все это великолепие довершала гора вкуснейших пирогов с яблоками и изюмом, лучше которых Лена ничего в своей жизни не пробовала.
Да, поесть много и вкусно Мухины—Шнайдеры любили. К счастью, эта любовь снабдила их только здоровым цветом лица, а исключительная живость характеров сжигала все лишние калории. В итоге все семейство вид имело поджарый, стройный и весьма симпатичный... Лена любила бывать в этой семье, в которой напрочь отсутствовали ссоры и дрязги.
Саша, белобрысый и голубоглазый, под два метра ростом добродушный немец, появился в Привольном за год до Лены. Он успешно окончил торговый институт и уже имел в поселке два магазина.
Многих поселковых девиц на выданье он очаровал мгновенно, но в жены выбрал Верку Мухину – девушку, может быть, и не самую красивую, но высокую, себе под стать, с острым языком и неуемной энергией, которую он быстро научился укрощать и использовать в мирных целях.
Полгода ухаживаний вылились в грандиозную, даже по поселковым меркам, свадьбу. Целую неделю почти триста человек ели, пили, пели под аккомпанемент шести баянов и гармошки, основательно подорвав тем самым трудовые показатели не только в поселке, но и в районе. Выйдя замуж, Верка расцвела в одночасье. Необычайно похорошевшая, она светилась от счастья. Оно нет-нет да и переплескивало через край, и тогда, сидя на заветном «лежачке», она приоткрывала завесы над некоторыми тайнами своей семейной жизни. По ее словам, отношения молодых в спальне были восхитительны. Флегматичный Санек в постели показывал такие чудеса мужской доблести, что снискал неувядаемую любовь и нежность молодой жены.