- Так доложите, пожалуйста, - сказал Роблес столь решительно, что Пепе, оставив его в вестибюле под присмотром другого охранника, поднялся наверх по помпезной мраморной лестнице.
"И все-таки зачем ты пришел сюда, Роблес, коммунист и подпольщик? спрашивал он себя. - Хочешь, чтобы опять закрутилась старая карусель, теперь по приказу Толедо? Снова танцевать под музыку ПР? И все-таки кто угодно, только не Матарассо!"
Прошлой осенью Матарассо арестовал шесть руководящих партийных работников, не предъявив никаких обвинений. И они пропали без вести, потом их арест даже стали отрицать. Боевой группе Центрального комитета пришлось похитить и допросить офицера полиции, чтобы узнать: всех этих товарищей со связанными руками и завязанными глазами выбросили из самолета ВВС прямо над Гондурасским заливом. Погибали старые боевые друзья, партия истекала кровью... Толедо способен положить конец неслыханным репрессиям и полному беззаконию. В его собственных интересах лишить силы безопасности самовольно ими присвоенного статуса прокуроров, судей и палачей в одном лице; причем других кандидатур, кроме Толедо, способных противоборствовать Матарассо, нет и пока не видно.
Но вот наконец его приглашают подняться наверх. Мягко ступая по бирюзового цвета ковровой дорожке, Роблес приблизился к Толедо.
- Ваше превосходительство, - обратился он к министру, - полиция внедрила в киногруппу своих людей. Пока что я обнаружил одного подозрительного человека, боюсь, полиция задумала арестовать его завтра в вашем саду. Перед телекамерами, господин министр, чтобы вечером показать по телевидению.
Толедо, принявший Роблеса в шелковом халате, предложил сесть, попросил рассказать подробности, выслушал молча. Внешне он никакого удивления не выказал.
- Я что-то подобное себе представлял, доктор, - ответил он, хотя Роблес о своем ученом звании не упоминал. - На Понсе это похоже... Хочет стать полковником, только и всего.
- Ваше превосходительство, вы должны отказаться от съемок, пока мы не сможем поручиться за каждого исполнителя.
Губы Толедо вытянулись. Не в его правилах было уступать полиции.
- Нет, все пройдет по намеченному плану. А когда Понсе явится, я просто-напросто не допущу его в сад.
- Не откроете полиции, ваше превосходительство ?
- Вот именно. Сад окружен высокими стенами, охрану я усилю. Пусть только попробует ворваться силой! Это лишит его шефа последних шансов.
- Вас обвинят в укрывательстве подрывных элементов.
- Укрывательство, оказание содействия, помощь при попытке к бегству, министр с улыбкой перечислял состав преступления. - Но мыльный пузырь лопнет, если никакого "подрывного лица" здесь не окажется. Я выпущу киногруппу через калитку в сад моего соседа, а ваше "подрывное лицо" уедет на машине военной миссии. Задержать ее Понсе не осмелится ни при каких условиях. А у меня его встретят телевизионщики, которые и заснимут на пленку, как он врывается в мой сад. Его воинственность будет выглядеть донельзя смехотворной.
- Идея удачна. Если она осуществима...
- У меня все будет в порядке. А вот как насчет вас? Например, как вы объясните визит ко мне? Где вы поставили машину?
- Прямо перед домом, чтобы Понсе не подумал, будто я нанес вам тайный визит. Я мог приехать, например, предупредить, что съемка начинается завтра раньше.
- Такое объяснение. Понсе вряд ли удовлетворит. Но, допустим, вы прибыли ко мне, чтобы ходатайствовать о восстановлении на государственной службе. Тогда будет понятно - и правдоподобно! - почему вы задержались у меня.
- Вы меня знаете, ваше превосходительство?
- У меня не столько людей, как у Понсе, но кое-какие сведения до меня тоже доходят. Итак, ваши обстоятельства мне известны. Моя партия перед вами в долгу, доктор Роблес. К сожалению, сейчас, посреди учебного года, я не могу предложить вам преподавательской ставки; но будьте уверены, с июля вы снова станете доцентом.
Невероятно! Толедо уже обещает посты в случае своей победы на выборах - с наигранной любезностью диктатора, покупающего союзников, предлагая им теплые местечки! Догадывается ли он, какие жертвы принесены другими, чего стоило ему, Роблесу, в течение долгих лет не думать о любимом деле, а крутить баранку?
- Что бы такое подыскать для вас на первое время? - продолжал министр, листая какие-то бумаги, очевидно, штатное расписание своего министерства. Директорат по профессиональному образованию, школьной статистике и регистратуре, - бормотал он. - Сельские школы... Нет, ни одной свободной вакансии... Зато вот! Генеральная дирекция по делам изящных искусств, кино и культуры...
- Ваше превосходительство, я - экономист.
- И что же? Сидеть на совещаниях или на просмотрах заграничных фильмов, написать свое мнение и отнести бумажку из своего кабинета в другой... Если вы способны водить такси, вы к. это сумеете. - Толедо поднялся, довольный собой. - Смелее, друг мой! Мои предшественники обошлись с вами несправедливо, но вы сегодня оказали мне важную услугу. Я никогда об этом не забуду.
Бернсдорф подошел к дому, в котором жила Лусия Крус. Узкий подъезд, крутая лестница. Лицо открывшей дверь Лусии выразило недоумение. В будничной обстановке, когда она не подкрашена и не так аккуратно причесана, как в отеле, особенно заметно, что она постарела.
- Вы к Беатрис? Зачем она вам?
- Нам нужно обсудить с ней одну сцену. Завтра времени не будет, а я даже не знаю, умеет ли Беатрис правильно держать револьвер. Когда она обычно возвращается?
- Ей давно пора быть дома.
- Беатрис занимается стенографией и по воскресеньям?
- Не на курсах: ей подруга помогает.
Бернсдорф скрестил руки на груди. Когда он впервые ощутил какое-то недоверие к словам Лусии? Мысленно "прошелся" по их встречам у справочного киоска в отеле, у Зонтгеймера, когда она явно его избегала. И, наконец, приход Лусии к нему в номер в пятницу днем. Ее неожиданная просьба, вызвавшая в нем первые смутные сомнения. А потом она сказала: "Хасинта, моя старшая, ее арестовали..." Да, тогда его будто током ударило: "Осторожно!", однако он постарался прогнать свои подозрения.
- Есть у вас сведения о Хасинте?
Лусия покачала головой, и Бернсдорфу подумалось, что она, наверное, и сейчас солгала.
- Зачем вы ищете Кампано? - спросила Лусия после паузы. - Что он мог бы сказать вам, даже будь он жив? И вообще, разве вам нравится делать фильм о грязи и крови?
Бернсдорф не среагировал на ее упрек.
- Я бы стал с ним спорить, как когда-то с вами в Гаване...
- Зачем? Тем более вы с ним однажды уже встречались.
- Когда это?
- В начале 1961 года, в горах Эскамбрая.
- Я... я встречался с Кампано?
- Неужели вы забыли? По дороге из Тринидада в Мотагуа, в горной гостинице. Там были организованы курсы для юношей и девушек.
- И, вы говорите, он был там? Лусия подошла к стенному шкафу, принялась что-то искать. Бернсдорфу смутно вспомнилось строение, похожее на крепостное, с видом на Карибское море. И оживленно щебечущие девушки в милицейской форме, белые, негритянки и метиски, туго затянутые в ремни портупей... Конечно, как это часто с ним бывало, прежде всего на память пришли картины, вызвавшие острое любопытство.
Лусия положила перед ним фотоальбом.
- Вот он, - она указала на худощавого долговязого парня лет двадцати, примерно на голову выше Бернсдорфа. - Вы долго с ним говорили.
- Почему именно с ним?
- Когда вы узнали, что здесь молодежь из всей Латинской Америки, то попросили узнать, нет ли кого из Гватемалы. Вы рассказывали, что хотите передать нашему свергнутому президенту какую-то книгу.
Да, "Банановую войну", написанную одним знакомым писателем из Мюнхена. Все совпадало. Бернсдорф присмотрелся к фотографии. Ничем особенно не выделяющийся молодой человек, кто-то из предков которого явно был индейцем. Возможно, говорили о чем-то, обменялись рукопожатием, только и всего!