— Толковый, да трус. Приходил вчера вечером, просил не отправлять его на буровую. Боится, говорит. Хочет на базе остаться.
— А ты что?
— Не силком же его потащу. От такого толку все равно не будет. Придется помощника твоего забирать.
— Так бери, не даю что-ли. Все равно здесь пока будем. Я с Шаттлом повожусь. Наденьку вон на чашечку кофе приглашу.
— Ты же не пьешь кофе.
— Так и она не пьет, — Егерь расхохотался.
Ясон махнул на него рукой. Упоминание Надежды Вершининой все еще вызывало у него приступ отторжения.
— С Хакасом говорил? — спросил Ясон.
— Вчера, — Егерь кивнул. — Совсем лица нет у парня.
На фотографии команды Хакаса легко было узнать — самый высокий.
— Первые дни он сильно убивался, — заговорил Ясон. — Приходил ко мне, про шаманизм рассказывал.
— Наверное, у него помутнение.
— Надежда Ник… — Ясон прервался. — Посадила его на таблетки, вроде лучше стало. Все понимает, осознает. Сегодня выход я отменил, пусть еще денек отдохнет. И не важно, что там Тетерин говорит. Мне команда нужна собранная.
Егерь придвинулся к столу.
— Яси, что там случилось, расскажи. Правда, что Тадлис без команды установку запустил?
— Нет.
Егерь понимающе кивнул. Они помолчали.
— Что будешь делать?
— Пока не вернемся на площадку даже думать не хочу.
— Тадлис переживает?
— Рвется в бой. Тому надо все и сразу. Психует.
Егерь встал и, обойдя стол, остановился у окошка. Посмотрел через жалюзи на пустой коридор.
— А может нафиг всех: Геннадьича, старика, молодежь эту неблагодарную. Поехали к нашему парню. Посидим, потрещим. Отдохнем, как раньше, помнишь?
Ясон покачал головой.
— Ты знаешь, я не могу.
— Пффф, ты можешь все. Кто тебе указ? У старика руки короткие, а Геннадьичу ты не по зубам. Без тебя не будет скважины — это все понимают.
Ясон встал. В ногах ощущалась слабость.
— После, — Ясон похлопал Егеря по плечам. — Вернусь и обязательно съездим.
Егерь достал из кармана недокуренную сигару, вложил в рот, следом достал вторую целую, и протянул Ясону.
— Пошли курить.
— Пошли. И спасибо за пластинки.
— Можно мне посмотреть? — спросил Кирилл.
— Ты ничего не поймешь, — ответила Мама.
Она глядела в микроскоп уже целую вечность. Иногда отвлекалась, брала из холодильника мензурки c синими, желтыми или оранжевыми водичками, переливала, смешивала с другими, встряхивала, опять усаживалась за стол. И снова смотрела в микроскоп.
— Ты увидела рыбок? — спросил Кирилл.
— Пока нет.
— Они просто прячутся. Я буду первым кто с ними заговорит. Вот увидишь.
— Угу.
От безделья Кирилл сделал очередной круг по лаборатории. На большом столе в центре полным-полно всяких стекляшек — все красивые, прозрачные, блестят. Разглядывая их с разных сторон, можно поймать ракурс, при котором свет от ламп играл на них цветастой радугой. Еще тут было два холодильника: маленький для мензурок, большой для кусков льда, которые маме привозили с Исландии. Несколько раз она разрешала их поразглядывать. Через лупу Кирилл выискивал вмерзших мальков, рачков, или хотя бы останки водорослей. Ничего он так и не нашел. Пока.
— Мам!
— Да.
— Дядя Яс завтра уезжает бурить?
— Не знаю, у него спроси.
Повисла короткая пауза.
— Мне уже можно с ним?
Она молчала.
— Мам?!
— Ты меня отвлекаешь, — она повернулась к компьютеру. На экране бежали строчки с формулами.
— Ну, можно мне с ним?
— Нет.
— Ну пожалуйста, мам. Ты же говорила, ты говорила, помнишь? Полгода назад, это было второе число, точно второе, как сегодня.
— Кирилл…
— Как же я познакомлюсь с рыбами если ты меня не пускаешь. Ты сказала через полгода можно. Дядя Яс тоже говорил, что можно. Значит можно, да?!
— Я говорила, — она вернулась к микроскопу. — Что я сказала тогда дословно? Повтори.
Кирилл щелкнул языком и прищурился, вспоминая тот день. Тогда он целую неделю вел себя паинькой. Накануне сдал экзамены за пятый класс всего с семью тройками. Не пропускал медицинские тесты, и врачиха на него не жаловалась.
— «Через полгода, обещаю», — натужно проговорил Кирилл, пытаясь воспроизвести тот редкий для мамы доброжелательный тон.
— Было еще кое-что, — упрямо добавила мама.
— Не было.
— Опять обманываешь, — она строго взглянула на него сверху вниз.
— Правда, не помню.
— Прекрасно помнишь. «Если все будет нормально», — вот что еще было. А сейчас не нормально. На площадке опасно.