Если представить себе, что Запад внезапно оказался отрезанным от потока ресурсов из третьего мира, его экономика испытала бы коллапс. Малейшие попытки хоть небольшой части третьего мира контролировать поток ресурсов вызывают панику на биржах и мобилизацию всех средств давления (война в Ираке начиная с 1990 г. это показала с полной очевидностью). CCCР доступа к дешевым ресурсам третьего мира был практически лишен — о каком же сравнении «экономической» эффективности хозяйства СССР и Запада может идти речь в столь неравных условиях?
Даже тезис об отставании советской экономики по критерию «уровень потребления» несостоятелен, если его прилагать ко всей системе «первый мир — третий мир», а не к ее витрине. В среднем уровень потребления всех людей, непосредственно включенных в технологическую цепочку производства западных стран, был гораздо ниже, чем в среднем уровень потребления в СССР.
Россия (СССР) жила, по выражению Менделеева, «бытом военного времени» — лучшие ресурсы направляла на военные нужды. Как бы мы ни оценивали сегодня эту политику, она имела под собой исторические основания. Ее надо принять как данность, отвлекающую на внеэкономические нужды большие ресурсы.[17] Та часть хозяйства, которая работала на оборону, не подчинялась критериям экономической эффективности (а по другим, вполне разумным, критериям она была весьма эффективной — гарантировала устранение военной угрозы для СССР). Да и заметим очевидное — обеспечить военный паритет с Западом на современном уровне убогая и неэффективная экономика не смогла бы.
В действительности советская система была исключительно эффективна (конечно, если под эффективностью понимать соотношение эффекта и ресурсов). По фундаментальным параметрам СССР имел жизнеобеспечение того же типа, что и Запад — при гораздо меньших экономических ресурсах и при отсутствии присущей Западу большой «ниши бедности». Чтобы представить себе советский образ жизни, нам следовало бы, как сделал Ф. Бродель для Европы, описать структуры повседневности: что ели советские люди, как одевались, чем болели, чего боялись! «Карта страхов» очень красноречива. В зрелой советской системе люди вообще не включали в обычный для социологов набор важнейшие для большинства стран страхи: перед бедностью, голодом, безработицей, бездомностью, насилием преступников, репрессиями государства и межнациональными конфликтами. Сейчас все эти страхи возникли и вышли в России на первые места.
Из всего сказанного вовсе не следует, что экономика СССР была устроена хорошо и ее не надо было реформировать. Речь о том, что политизированные экономисты навязали обществу фальшивые критерии эффективности и с помощью ложных аргументов убедили разрушить лучшую часть национального достояния — научно-техническую систему и самую развитую часть промышленности и сельского хозяйства. Кроме того, они призвали к демонтажу всех систем социального обеспечения, которые позволяли при весьма небольшом еще национальном богатстве создать всем гражданам достойный уровень жизни.
Но самое поразительно заключается в следующем. Реформа в России длится более 15 лет, все получили за эти годы большой и наглядный опыт. Допустим, советское хозяйство было плохое, но как же можно было пропагандировать переход к такому типу хозяйства, который несравненно хуже советского? Ведь в самом лучшем случае элита мирового сообщества экономистов в этом вопросе ошиблась. Так надо признать это и совместно выяснить причины ошибки! Как можно отказываться от пересмотра ошибочных воззрений — и продолжать называть себя учеными? Ведь российские реформаторы в 1990–2000 гг. точно выполнили предписания экономистов МВФ и огромной армии западных экспертов, которые были консультантами правительства Ельцина.
Реформы породили абсолютно ненормальную экономическую систему — в ней происходит отток средств производства из отраслей, призванных удовлетворять самую острую, жизненную потребность. Значит, сделана фатальная ошибка в экономической политике (если хозяйство не удушается преднамеренно или из корыстных побуждений — мысль, которую мы в первом приближении отвергаем).
Вот только один пример. Первая жизненная потребность — питание. В СССР был обеспечен достаточный и сбалансированный по основным показателям рацион питания, и он улучшался (при всех известных дефектах в системе переработки, хранения и распределения). Имея 6 % населения Земли, СССР производил 13–16 % продовольствия. Да, улучшали рацион населения импортом, из 70 кг потребляемого на душу населения мяса импортировали 2 кг (зато экспортировали 10 кг рыбы).
Чего добились реформаторы? Создали такие условия, при которых производство продовольствия в России стало убыточным — при том, что крестьяне прекратили капиталовложения и снизили даже собственное потребление до небывалого минимума. Рынок — механизм, соединяющий производство с общественной потребностью, и он это якобы делает лучше, чем план. В России мы имеем острую общественную потребность в продуктах питания, а значит, в удобрениях, используемых в сельском хозяйстве. И имеем развитое производство удобрений. Как соединил производителя и потребителя удобрений тот «рынок», который создан нынешним режимом? Он их катастрофически разъединил. Перед этим, в 1988–1991 гг. была проведена массированная идеологическая кампания против применения минеральных удобрений (по своему типу сходная с кампанией против металлургии и энергетики). Динамика поставок удобрений сельскому хозяйству России показана на рис. 3.
Рис. 3. Поставка (продажа) минеральных удобрений сельскому хозяйству РСФСР и РФ (в пересчете на 100 % питательных веществ, млн. т.)
Проект века — деиндустриализация России
В 90-е годы XX века, после ликвидации советского строя, новый политический режим принял к исполнению программу МВФ, главные идеи которой были выдвинуты ведущими и официально признанными экономистами Запада. Эти идеи господствовали в западных СМИ и внедрялись в сознание образованной элиты Запада и в массовое сознание западного общества.
Одной из принципиальных установок программы реформ в России в то десятилетие было проведение деиндустриализации страны. Это — беспрецедентная по своей направленности и масштабу программа. История не знала примеров сознательного демонтажа промышленной инфраструктуры огромной индустриальной страны. Эта промышленность представляла собой примерно половину всей техносферы России, причем половину, неразрывно связанную со всеми системами жизнеобеспечения. В этой части техносферы были сосредоточены высокоорганизованные потоки материи и энергии колоссальной интенсивности, огромные запасы материальных ценностей и потенциальные источники опасности. Здесь находилась примерно треть всех рабочих мест страны. К промышленности примыкал мощный унаследованный от СССР научно-технический потенциал.
Очевидно, что решение демонтировать такую систему было сопряжено с исключительно высокой ответственностью и рисками. Сама эта операция представляла собой совершенно новый и необычный вызов всей экономической науке. Ведь для подобной программы не было ни теоретической базы, ни эмпирического опыта. Побудив правительство России предпринять такую программу, элита западной экономической науки была обязана обеспечить ее непрерывное научное сопровождение, постоянный мониторинг процесса и регулярный гласный — в мировом масштабе — анализ результатов и прогнозирование последствий.
Этой обязанности западные экономисты не выполнили. Как только хозяйство и социальная сфера России стали при первых же шагах реформы втягиваться в катастрофу, вся большая бригада западных экспертов и советников замолчала. Были отрывочные реплики вскользь, в основном общего морализаторского характера отдельных персон. Но никогда за этими репликами не стояло мнения сообщества, основанного на нормальном техническом анализе и зафиксированного в нормальных, принятых в науке формах. Не было целостных текстов и выступлений, которые затем были бы представлены в научной литературе и СМИ как рациональные умозаключения, определяющие парадигму.
17
У. Фостер, министр при Трумене и при Кеннеди, так обосновывал удвоение военных расходов США: это, мол, заставит СССР сделать то же самое и «лишит русский народ трети и так очень скудных товаров народного потребления, которыми он располагает».