Здесь Илья, пробужденный Агафоном, проснулся: пришел фельдшер, заинтересованный его странной болезнью, узнать о его здоровье.
Старший надзиратель объявил Агафону собраться на этап. Опытам нашим конечно, конец, но думаем, что и бывших достаточно: мы доказали с очевидностью, что жизнь не стоит на одном месте, а прогрессирует во всех отношениях, что будущее ценнее и прошлого и настоящего, но с исторической, объективной точки зрения; с субъективной же, нам важна жизнь существующая, моя, и как ни заманчиво будущее, оно все же только будущее.
Мы рождены теперь, теперь и должны жить всеми фибрами нашего „я“ — так, чтобы чувствовалось, как „силушка по жилушкам переливается“...,
Мы дети нынешнего солнца, оно светит для нас, а не прошлому и будущему. Прав Иван Карамазов Достоевского, говоря: „Не для того же я страдал чтобы собою, злодейством и страданиями моими унавозить кому-то будущую гармонию“.
Вместо декларации.
Признавая за неоспоримый факт существование доминирующий и самодовлеемой в самой себе и для себя личности, мы и исходим в наших основных положениях только из нее. Вне личности — все привносное, как бы постороннее.
Самоопределившаяся, сама себя опознавшая и разгадавшая себя личность так или иначе выявляется не только к окружающим, но что еще важнее— к самой себе, поскольку личность последовательна, поскольку жизнь индивида не расходится с практикой жизни.
Как далеки или велики компромиссы между идеей и личностью — служит определением для возможного с нею общения и работы в практической области.
Наши нижеразвитые положения могут быть положены в основу тесного между собою солидаризирования индивидов имеющих анархическую идеологию.
Мы и начнем с того вопроса, на который каждый из нас должен дать себе ответ и найти свое место — мы говорим об экономике данного общества, вернее о питании индивида и вытекающих из него последствий.
Так как мы отрицаем существующую форму экономических взаимоотношений, как унижающих и порабощающих личность, а новые формы еще нами не найдены, необходимо определить линию поведения при которой личность оставалась бы анархичной. И вот, мы ставим первый вопрос именно этот:
Признавая факт захвата трудящимися орудий производства революционным актом и приветствуя его, мы далеко еще не усматриваем в нем анархического акта, т. к. процесс анархо-экономического производства-строительства, после момента захвата, должен быть настолько длительным, что идеал анархической коммуны отодвигается вглубь веков.
В таком массовом захвате не может быть проведен анархический принцип „добровольного соглашения“ необходимый для личностей вполне определивших свое анархическое мировоззрение. В такой народившейся примитивной коммуне не исчезнут товаро-и-деньго обмен, как внутри, так главным образом извне, со всеми вытекающими отсюда чреватостями. Даже больше, такая Коммуна не может стать ячейкой новых форм жизни потому еще, что она превратится в часть удельного хозяйства Совнархоза, а если не согласится быть таковой — исчезнет.
Работа же в кооперативах, профессиональных союзах и др. подобных учреждениях, не вполне противоречит нашим принципам и мы видим в этом лишь средство для личного существования, и кафедру для агитации с целью подкапывания основ всякого государственного строя и разрушения буржуазно-обывательской и большевистской психологии.
Оставаясь последовательным анархистом недопустимо занимать службу связанную с полицейско-судебно-военными функциями и вообще положение, дающее власть над другими; даже те социалисты, которые не могут быть заменимы в налаживании хозяйственно-государственного строительства не могут быть терпимы среди нас.
Таким образом предрешается вопрос об отношении не только к Советской власти, не только Государственной власти, но и вообще ко всякой власти и он не может быть иным, как только отрицательным.
Признавая, что массы к анархической Социальной Революции еще не подготовлены и ожидать массового анархического строя в ближайшем будущем не приходится, мы, все же, допускаем работу в ней с целью призыва к бунту против власти и бунту индивида против личности, как носительницы враждебной ему психологии, потому что изменения в экономической структуре общества без изменений психологических не даст ожидаемых результатов, и все завоевания не будут иметь крепких основ.