Я заметил, как поднимается Папкино колено, и крикнул Маме, чтобы шла с лестницы. Но она плакала и меня не услышала, а Папкино колено уже ударило ей в подбородок. Она закричала и скатилась спиной по лестнице. Я до нее добежал, как раз когда она упала на пол. Из уголков ее рта уже текла кровь.
Когда я поднял голову, Папки там уже не было, а поскольку мимо меня он не проходил, то, должно быть, ушел куда-то наверх. По лестнице к нам с Мамой спускалась Тетя Мэй. Глаза у нее широко раскрылись.
– Дэвид, что стряслось? – окликнула она меня. Ниже спускаться она не стала, и я решил, что ее, должно быть, напугала кровь у Мамы на подбородке. Крови или всякого такого она боялась.
– Тетя Мэй, скорей иди сюда. Мама ударилась, и я не знаю, что делать.
Мама стонала и мотала головой из стороны в сторону. Тетя Мэй уже плакала. Наверное, ее поднял шум, потому что все волосы у нее были распущены и свисали на лицо, а сквозь слезы я видел, что глаза у нее сонные и удивленные.
– Надо вызвать врача, Дэвид, вот и все. Я ума не приложу, что нужно ей сделать.
Она заплакала еще пуще, и я от этого совсем испугался.
– Ты мне только помоги ее перенести, Тетя Мэй, и тогда я врача позову.
– Ладно, Дэвид, я спущусь, только врача все же звать не стоит. По-моему, у нас дома денег нет ему заплатить.
Тетя Мэй тряско спустилась по лестнице. Лицо у нее было белое, а руками она едва могла держаться за перила. Маму она взяла за ноги, а я за голову, и вместе мы перенесли ее на старую кушетку в парадной комнате. Мама стонала и по-прежнему мотала головой.
– Посмотри ей в рот, Тетя Мэй, оттуда у нее кровь идет.
Я удерживал Тетю Мэй за руку, потому что она уже собралась вернуться наверх.
– Нет, Дэвид, не буду. Я не знаю, что делать. Мне страшно. Наверно, она умирает.
– Только в рот ей посмотри, Тетя Мэй. У нее кровь оттуда.
Должно быть, я выглядел очень встревоженным или даже полубезумным, если только возможно так выглядеть в семь лет. В общем, Тетя Мэй прекратила от меня вырываться и сказала:
– Хорошо.
Она открыла Маме рот и медленно сунула в него палец. Тут Мама опять застонала и сомкнула зубы. Тетя Мэй завопила и поскорее выдернула палец. Достаточно успокоившись, она опять его туда засунула и сказала:
– Не знаю, Дэвид, но я вижу и нащупываю только то, что у нее зуб выбит. Давай молиться, что нет ничего хуже.
Потом, когда мы переместили Маму наверх, Тетя Мэй наконец стала расспрашивать меня, с чего все началось. Я начал ей рассказывать, но вспомнил, что Папка тогда не проходил мимо меня по лестнице. Я вскочил и пробежал по всем комнатам наверху. Папки нигде не было, поэтому я вернулся в комнату к Маме и сказал Тете Мэй, что Папки нет.
– Когда услышала все эти крики и шум, я встала с кровати, и меня твой отец чуть с ног не сшиб, он бежал через мою комнату. Вылез в окно на крышу крыльца, – рассказала мне Тетя Мэй, пока сдвигала пузырь со льдом на щеке у Мамы в другое место. В себя Мама уже пришла, но уже бормотала что-то, и веки у нее дрожали.
Тут мне стало любопытно, что случилось с Папкой. Видеть его опять мне не хотелось, но интересно же, куда он ушел. Я спустился и вышел на крыльцо. Всего того, что он купил, там уже не было. Луна сияла таким белым светом на двор, что весь шлак сверкал, как брильянты. В долине у нас стояла тихая ночь, а сосны на горке чуть-чуть покачивались. Внизу в городке огоньки гасли у людей в окнах, и горело лишь немного неоновых вывесок на Главной улице. Я видел, как светится большая неоновая Библия на церкви у проповедника. Может, и сегодня вечером ее тоже зажгли – с желтыми страницами, красными буквами и большим синим крестом посередке. Наверное, зажигают ее, даже если проповедника нету.
Я видел тот старый околоток, где мы раньше жили, даже точно наш дом. В нем теперь жил кто-то новый. Я подумал, как им повезло – у них теперь славный дом в городке без шлака во дворе, без четырех футов глины под ним. По соседству жила Миссис Уоткинз. Там горел весь свет. Она всегда рассказывала нам, до чего рано ложится спать. Никаких ссор у нее в доме не бывает. И от штата она получала приличный чек за преподавание в школе к тому ж, поэтому ей никогда не приходилось из-за этого ссориться с мужем.
Я оперся на крылечный столб и посмотрел на небо. Там выступили все звезды. Такая ясная ночь стояла, что видать даже некоторые из тех, какие замечаешь раз-два за год. От надувавшего воздуха у меня начали мерзнуть ноги, и я пожалел, что недостаточно взрослый, чтобы носить длинные брюки. Я себя чувствовал маленьким и мелким от холода и всех этих звезд, и еще я боялся, что же с нами будет, раз Папка ушел. У меня даже нос на кончике заболел. Все звезды вдруг размазались, потому что глаза у меня наполнились слезами, и тут меня сильно затрясло в плечах, и я уткнулся головой себе в коленки и все плакал и плакал.