В последний момент Графф попытался вытянуть «еврокоптер» вверх, но с утратившим управляемость вертолётом это не удалось – он лишь приподнял машин над лесом, и она с креном совершила прыжок вперёд метров на триста. Зато они не воткнулись в землю со всего размаха и получили шанс уцелеть при падении.
В сложнейшей ситуации Графф действовал как автомат: успел выключить двигатель, но винты продолжали вращаться в режиме авторотации, удерживая машину от сваливания в отвесное падение. Также он перекрыл подачу топлива, чтобы избежать взрыва при столкновении с землёй.
Графф вдруг услышал удары винтов о деревья, совершенно жуткий скрежет рвущегося металла, перед глазами всё замелькало…
Он очнулся от криков пилота, сосед был весь в крови и пронзительно вопил от боли. Пытаясь выбраться из искорёженной кабины, Вальдемар постарался на него даже не смотреть, настолько страшными были увечья парня.
Освободившись от привязного ремня, мужчина схватился за панель двери и стал подтягивать себя. От сильной боли он потерял сознание, оказалось у него переломаны обе руки.
В следующий раз чиновник пришёл в себя от жара разгорающегося пламени. Пилот к этому времени был уже мёртв. Граффу удалось выбраться из горящего вертолёта и отползти на безопасное расстояние. Но ему срочно требовалась медицинская помощь.
К счастью из глубины леса к нему уже спешили какие-то люди. Но чем ближе подходили жёлтые фигуры, тем усиливалось непонимание выжившего: почему на них странные глухие костюмы с встроенными кислородными масками и раздутыми конечностями, словно из фильма-катастрофы про опасную эпидемию. Будто и не люди, а лупоглазые монстры приближаются. И всё равно Графф был им рад.
- Помогите! Я потерял много крови, - собравшись с силами, пожаловался он отчего-то остановившимся в десяти шагах спасателям. Они переглянулись, после чего вперёд выступил один с каким-то шлангом в руках, он шёл чуть сгорбившись из-за объёмистого ранца за спиной. По тому как горбун встал, выдвинув одну ногу вперёд и чуть присев, Графф вдруг догадался, что произойдёт через мгновение. Тоскливый ужас пронзил его, в отчаянии раненый выбросил вперёд руку с растопыренными пальцами, словно желая закрыться, и заорал:
- Не-ет!
В ответ чиновник получил в лицо мощную струю раскалённого пламени.
…Люди в костюмах не ушли до тех пор, пока обгоревшие тела пилотов не были превращены ими в пепел. После этого то, что осталось, было специальным пылесосом собрано в титановый контейнер и увезено для захоронения в особом бетонном саркофаге на охраняемом полигоне войск химической и биологической защиты. Через час вся зона крушения вертолёта была залита напалмом с низко летящего самолёта.
Глава 5
Первая ночь в тюрьме прошла беспокойно. Легат почти не спал, а лишь делал вид, что спит, опасаясь нападения соседей. Едва он немного забывался в лёгкой дрёме, как тут же в ужасе просыпался: во сне его раз за разом пытались задушить подушкой, либо удавить полотенцем.
Не давали покоя и мысли о семье: как они там? Да, подвёл он своих девчонок. А ведь после своей последней командироки, с которой вернулсся наполовину калекой, ему пришлось поддаться на уговоры жены, умоляющей его завязать с ремеслом солдата удачи. Стасу вспомнился тот разговор. Они возвращались откуда-то и он, повинуясь внезапному желанию, остановил джип возле павильона летнего ресторана, который, не смотря на позднюю осень, всё не закрывался. Так мягко светило солнце, было не по-осеннему тепло, веранда ресторана была совсем пуста, что проехать мимо он просто не смог.
Они сидели вдвоём за столиком, пили отличное вино, ели шашлык и о чём-то разговаривали. А вокруг с лёгким шелестом падали с редеющих деревьев на землю ржавые, сухие листья. Совсем как люди, что неумолимо уходят один за другим. Стас вспоминал многих друзей, которых почти всех потерял. «Смерть жатву жизни косит, косит. И каждый день, и каждый час добычи новой жадно просит и грозно разрывает нас».
Обратно решили пойти пешком. Нина словно не замечала его светлой грусти, была напротив весела и беззаботна. Много смеялась. Они шли по набережной Москва-реки. Проезжавший мимо трамвай взвизгнул на повороте, он схватил жену в охапку, плашмя рухнул на асфальт и подмял подругу под себя. Всего месяц назад, как он был последний раз под абстрелом - сработал рефлекс: мина! Хорошо, что было много грязи. Но конечно, лицо жены всё равно будь здоров, всё было в ссадинах и грязи. Вот тогда то он и дал слово больше на войну ни ногой; пообещал жене найти нормальную работу на гражданке. Хотя внутренне согласиться с таким решением было очень непросто: «Как это я стану «пиджаком»!». Но к счастью полностью становиться гражданским не пришлось, так как его приняли на службу в полицию - к огромному счастью Нины. Она считала, что теперь у него будет нормальная работа, ибо после многомесячных командировок на войну, из которых жена никогда не знала встретит ли его живым или получит в цинковом ящике, любая другая работа считалась нормальной. Только вон как оно всё вышло - он в тюрьме и неясно, что будет с ним завтра.
В камере было очень душно, большая скученность людей, тяжёлые запахи тел и несвежего белья - к атмосфере камеры ещё предстояло привыкнуть.
Под соседней шконкой мучался совсем молоденький паренёк лет восемнадцати. Он постоянно ворочался и вздыхал, почему-то у него не было даже матраса. Вероятно, кто-то более сильный отобрал казённый матрас у безропотного юнца. Такие слабые телом и духом здесь обречены, если только вовремя не прибьются к стае…
Мало того, что бедняге было жутко неудобно на бетонном полу, так он ещё запросто мог серьёзно застудиться. Капитану стало жаль салагу, и он уступил сынку своё место, а сам присел на корточках возле двери, прислонившись спиной к её холодной поверхности. Закрыл глаза. «Надо хотя бы пару часов покемарить, - убеждал он себя. - Впереди предстоит ещё один бесконечно долгий день. Ежеминутно придётся быть настороже, в боевой готовности». Ясно, что его снова и снова будут пытаться подловить на какой-нибудь подставе. Как накануне вечером, когда ему попробовали «впарить» мысль, будто по местным законам, новенький до прихода другого новичка моет за всех посуду и полы. В ответ Стас предложил умнику другое правило, чтобы этим занимались «старички», как уже освоившие все хитрости помойного ремесла. Дедушка на привилегированной койке усмехнулся на его реплику. Вслед за стариком и остальные лишь посмеялись, хотя вначале шутка Легата многим тут очень не понравилась.
Ни смотря на то, что поспать почти не удалось, Стас поднялся раньше всех. После бессоннной ночи голова была как в тумане, мышцы ватные, не звенят, чтобы привести себя в нужное состояние сразу начал делать силовую разминку. Через какое-то время посыпались ехидные замечания и комментарии. Активней других ёрничал приблатнённый парень лет двадцати пяти, называвший себя просто Димоном. Сухой и темнолицый, будто высохший, он был похож на татарина, при разговоре сверкал золотым зубом. Вряд ли он имел серьёзный авторитет среди местной братвы, но явно пытался за счёт других продвинуться в здешней иерархии. Под одобрительные ухмылки и смешки Димон предложил новичку вместо фрайерской зарядки вымыть лучше парашу. Сказано это было как бы в шутку, но получив одобрение братвы, Димон осмелел и объявил, что вовсе не шутит и стал с угрозами давить на Стаса, что его очередь мыть туалет. Выражение его лица становилось всё агрессивнее. Все с интересом ждали, чем кончится дело. В том числе дедуля у окна. Старичок вообще был занятный персонаж. Подрагивающая, как на пружинах седая голова его наводила на подозрения, что у дедули начинается болезнь Альцгеймера, грозящая слабоумием. Если это так, то скоро он уже не сможет почитывать свои газетки, интересоваться миром вокруг и даже перестанет узнавать близких. «Пенсионер» и сейчас выглядел бозобидным. Трудно было представить старичка серьёзным преступником. Ему давно пора было в богадельню, а его жестоко держали в тюрьме. Впрочем, уголовники относились к божьему одуванчику с большим почтением. Возле него постоянно суетились двое шестёрок. Один, к примеру, чай заваривает или массаж делает, другой мух отгоняет и всегда готов выполнить любое поручение.