— Похоже, их сейчас больше всего беспокоит вопрос, как они будут объясняться с шефом. После обеда вы не могли бы отвезти меня обратно в город?
— Мне нужно позвонить одному моему клиенту, а потом поедем.
Она отпила из бокала, съела вишенку, заметила, что я наблюдаю за ней, и перевела взгляд на озеро за окном, где ветер шевелил мох на стволах кипарисов.
— Вы любите бега?
— Никогда на них не была.
— У меня есть пропуск члена клуба. Не хотите пойти завтра вечером, если я заберу свою машину?
Она задумалась, не отводя глаз от моего лица. Глаза у нее были поразительно синими.
— Я играю на виолончели в струнном квартете. Завтра вечером у нас репетиция.
— О, надо же!
— Но мы, скорее всего, закончим в полдевятого. Если это для скачек не слишком поздно, то пожалуйста. Я живу возле Одюбон-парка.
Вот видишь, только не спорь с созданием Господа, и все успешно разрешится, сказал я сам себе.
Но на следующий день, в управлении округа, все пошло уже не так гладко. Если я связывался с людьми из отдела полиции нравов или, в частности, с сержантом Мотли, дело никогда не клеилось. Это был чернокожий военный запаса, не жалевший даже своих. Как-то раз один черный пьяница, сидевший в кутузке, привел его в большое недовольство, обозвав «недомерком белого человека со значком и пушкой белого человека», и Мотли поливал его слезоточивым газом до тех пор, пока тюремщик не выбил баллончик у него из рук.
Но за Мотли водились грешки и похуже. До того как он получил звание сержанта и перевелся в полицию нравов, он работал приставом в суде. В его обязанности входило доставлять арестованных из вытрезвителей к утреннему заседанию суда. Как-то он вез семерых человек в наручниках в лифте, когда в шахте начался пожар. Огонь быстро перекинулся на электропроводку, и лифт застрял между этажами. Мотли выскочил через аварийный выход на крыше, а семь арестованных задохнулись в дыму.
— Что ты хочешь о ней узнать? — спросил он.
Он страдал от избыточного веса, носил густые усы и очень много курил — в пепельнице было полно окурков.
— Ты задерживал ее три раза в месяц: дважды за приставания к мужчинам и один раз — за ограбление. У тебя, должно быть, был какой-то интерес к ней.
— Да она была десятидолларовая шлюшка подзаборная.
— Не много же ты мне рассказываешь, Мотли.
— А что рассказывать-то? Она бесплатно обслуживала клиентов в массажном салоне на Декатур-стрит. Такую любой на куски разрежет или сутенер подожжет, а она и не пикнет. Как я говорю, типичная жертва. Деревенская девчонка, которая собиралась сорвать здесь большой куш.
— Кто давал за нее залог?
— Наверное, сутенер ее. Не помню.
— Кто такой?
— Да не помню я. У них он каждые два месяца меняется.
— Не знаешь, был резон у кого-нибудь убивать ее?
— Ты еще спроси, какого размера обувь она носила. Когда ты вообще завел на нее дело? Я слышал, ты выловил ее из протоки в Катауатче.
— У меня личный интерес. Слушай, Мотли, давай мы скооперируемся с твоими ребятами. Как насчет маленького обмена услугами?
— Ты думаешь, я хоть что-нибудь знаю? Говорю тебе, это была еще одна безмозглая курица с улицы. Все они одинаковые, как только что с конвейера. В любом случае, я потерял с ней связь.
— Что ты имеешь в виду?
— Мы пару раз заходили в массажный салон с проверкой, и она там уже не работала. Одна из девок сказала, что Хулио Сегура перевел ее в свое заведение. Но это все равно ничего не значит. Он все время так делал, потом они ему надоедали, он давал им по нескольку пакетиков героина, а его шофер-карлик отвозил их к автобусной остановке или обратно, туда, где раньше работали.
— Невероятно.
— Думаешь, такой человек, как он, заинтересован в шлюхах? Брось ты это дело, Робишо. Только время теряешь.
Через пятнадцать минут в офис, который я делил с Клитом, вошел капитан Гидри. Этот пятидесятилетний мужчина жил с матерью и входил в общество Рыцарей Колумба. Однако недавно он стал встречаться с одной вдовой из городского департамента водоснабжения, и мы все знали, насколько это серьезно. Дело дошло до того, что капитан решился на пересадку волос. Его сияющую лысину теперь покрывали крошечные завитки пересаженных волос, и голова напоминала круглый валун, который начал обрастать водорослями. Но администратор он был хороший, прямолинейный и язвительный, и частенько задавал нам жару по поводу и без повода.
— Звонили из Американской автомобильной ассоциации и сказали, что отбуксировали твою машину, — сказал он мне.
— Вот и хорошо, — отозвался я.
— Ничего хорошего. Они еще сказали, что кто-то разбил в ней все стекла, наверное, молотком или бейсбольной битой. Как там дела с шерифом, Дейв?
Пока я рассказывал, он смотрел на меня без всякого интереса. И о Хулио Сегуре тоже рассказал. Клит в это время зарылся носом в ящик с бумагами.
— Ты не выдумываешь? Ты что, в самом деле прицепил двух помощников шерифа к их собственной машине? — спросил Гидри.
— Мне достались не очень хорошие карты, капитан.
— Да, ты, наверное, их раскусил, поскольку мстить они, похоже не собираются, только дизайн окошек слегка изменили, и все. Ты хочешь их слегка прижать? Я могу позвонить прокурору, и он их, может, немного потрясет.
— Мы с Клитом хотим наведаться к Сегуре.
— Полиция нравов считает, что это их территория, — ответил капитан Гидри.
— Раз заговорили об убийстве полицейского, то теперь это наша территория, — возразил я.
— Ладно, только никаких ковбойских выходок, — согласился он. — Пока что у нас нет законных оснований там находиться.
— О'кей.
— Просто поговори с ним, чтоб он знал — мы слышали то, что нам не по вкусу.
— О'кей, капитан.
Он поскреб ногтем возле одной из вживленных прядей на голове.
— Дейв?
— Да, сэр?
— Забудь, что я сказал. Он угрожал офицеру полиции Нового Орлеана, и мы не собираемся это терпеть. Засунь его башку в унитаз. Скажи, что это и от меня привет.
Олеандр, мирт и азалия густо росли за витым железным забором вокруг огромного газона частных владений Сегуры. Садовники подстригали живые изгороди, поливали клумбы с геранью и розами, срезали сухие побуревшие листья у корней банановых деревьев. Впереди за озером я разглядел белый оштукатуренный дом в два этажа. Красная черепичная крыша сверкала на солнце, ветерок колыхал листья королевских пальм, посаженных у бассейна. Кто-то шумно плюхнулся в воду с подкидной доски.
Мускулистый латиноамериканец в широких брюках и рубашке-гольф вышел из главных ворот и склонился к окну нашей машины. Под черными волосами, покрывавшими его предплечья, виднелись выцветшие татуировки. На пальцах обеих рук были крупные кольца.
— Чем могу помочь, сэр?
— Мы офицеры полиции. Хотим поговорить с Сегурой, — ответил Клит.
— У вас назначена встреча с ним?
— Просто передай ему, что мы здесь, коллега, — сказал Клит.
— Сейчас у него гости.
— У тебя проблемы со слухом? — спросил Клит.
— У меня тут список имен. Если вы там есть, тогда входите. А если нет, оставайтесь здесь.
— Слушай, ты, чертов латинос...
Не закончив фразу, Клит выскочил из машины и что есть силы дал охраннику кулаком в живот. Тот согнулся пополам, рот у него широко раскрылся, будто ударили кузнечным молотом, глаза вылезли из орбит, как у утопающего.
— Животик болит? Прими таблетку, — бросил Клит.
— Да что это с тобой? — спросил я его.
— Уже ничего, — ответил он, толкнув железные ворота, чтобы мы проехали.
Латиноамериканец схватился рукой за забор, пытаясь отдышаться. Мы поехали по дороге к дому. Я все разглядывал Клита.
— Ты вот в полиции нравов никогда не работал. И не знаешь, что это за подонки, — сказал он. — Когда латинос попадается тебе на пути, просто перешагни через него. По-другому тут нельзя.
— А ты не перепил вчера вечером?
— Да, было дело, но мне, чтоб избить одного из этих ублюдков, повод не требуется.