– Хорошая девочка, – сказал я.
Я поцеловал ее, погасил настольную лампу и накрыл ее и себя одеялом, кондиционер в отеле «Моррисон» в эту ночь работал на полную мощь. Я обнял ее.
– Я люблю тебя, девочка.
– Я люблю тебя, Нат. Очень.
Мы уже почти спали, когда зазвонил телефон. Было около двух часов ночи, и так поздно мне никто не звонил. Я подбежал к телефонному аппарату, который стоял в другой комнате. На проводе был Друри.
– Нат, – сказал он. Его голос звучал глухо. – Это началось.
– Что началось?
– Тед Джонс мертв.
– Что? А, черт...
– Его убил другой чернокожий. Пьяная ссора.
– Пит собирался встретиться с ним сегодня вечером...
– Тед так и не появился в клубе «Де Лиза». Пит отправился на место убийства. Нам будет трудно что-нибудь доказать в этом деле...
– Это может испугать других свидетелей.
Он вздохнул:
– Я знаю. А я-то думал, что эти ублюдки уже у меня в кармане.
– Что ты предпримешь?
– Я не собираюсь отступать, – сказал он, словно обиженный тем, что я мог допустить обратное, хотя у меня и в мыслях этого не было. – Я приставлю к оставшимся свидетелям охрану, пока мы не схватим Финкеля и Леонарда. Если свидетели снова укажут на них и мы получим соответствующие показания, то мы еще повоюем.
– Кто это все-таки? Гузик?
– Или Сигел, как ты сам говорил мне недавно.
– Финкель и Леонард – евреи, – сказал я, размышляя вслух. – Гузик с Сигелом тоже.
– Но Дэви и Блинки ни с тем, ни с другим особых связей не имели.
– Но в то же время они букмекеры, – заметил я, – это значит, что какие-то связи они могли иметь.
– Верно.
– Мне очень жаль, что все так вышло, Билл.
– Ничего, – сказал он усталым голосом. – Спасибо тебе за помощь, Нат. Ты хороший парень, несмотря ни на что.
– Я князь тьмы, – сказал я и повесил трубку.
– Что там случилось? – спросила Пегги.
Я повернулся к ней. Она была в коротенькой голубой ночнушке – совсем юная – и своими фиалковыми глазами встревоженно смотрела на меня.
Я передал ей наш разговор с Друри.
Ее лицо горело; она сжала кулаки:
– Они хотят замести следы? Да?
Я подошел к ней, обнял ее маленькую, хрупкую фигурку:
– Я так не думаю – я не думаю, что Билл позволит им улизнуть.
Она чуть отступила от меня. Ее лицо выражало волнение.
– Разве ты не сможешь идентифицировать их? Ты же узнал их, не так ли?
– В больнице – да, но не тогда, когда они стреляли. Я уже сделал соответствующее заявление в прокуратуре. Оно хранится там.
– А ты не можешь изменить свои показания?
– Прийти спустя неделю и сказать, что меня вдруг осенило? После того, как столкнулся с ними недалеко от больничной палаты Рэйгена? Обвинитель не станет говорить со мной на эту тему.
На ее лице появилось выражение отчаяния.
– Я хочу, чтобы ты... схватил их.
– Это тебе не Додж-Сити тысяча восемьсот восьмидесятого года. Это Чикаго тысяча девятьсот сорок шестого года, что намного хуже. И все-таки времена меняются, и я могу сделать для тебя не так уж и мало. Я думаю, ты знаешь это. Но я не могу начать отстреливать парней из Синдиката.
– У нас нет никакого правосудия, правда?
– Безусловно, это так. Тут даже не приходится говорить о соблюдении каких-либо законов вообще.
– Поэтому мы должны сами что-то предпринять.
– Нет, – сказал ей я. – У нас есть честнейший коп, у которого трое живых свидетелей. Он схватит этих подонков. А мы с тобой сейчас пойдем спать. Это все, что нам следует делать.
И мы вернулись в спальню.
В темноте она сказала:
– Если даже ему удастся упрятать их за решетку, что будет с теми, кто их нанял?
Я больше не мог говорить на эту тему.
– Девочка, – сказал я, – давай спать!
Не знаю, уснула она или нет. Я уснул, и мои сны были довольно приятными: я сидел на той самой движущейся платформе, у меня на коленях – Реба. Вернее, это была и Реба, и Пегги, и красотка из ночного клуба, которая изгибалась, словно крендель.
Я любил Пегги, но оставлял за собой право обладать во сне любой женщиной, которая мне нравилась.
Я проспал до десяти часов утра. Пегги к этому времени уже ушла. Я не придал этому особого значения. Так было не раз. Позже, в течение дня, я пытался дозвониться до нее. Я звонил ее тете, за которой она сейчас ухаживала, но мне сказали, что она не может подойти к телефону.
Наконец, в понедельник, моя секретарша, Глэдис, передала мне записку от Пег, которая все-таки позвонила в офис. Она сообщала, что «к сожалению, ей пришлось вылететь утренним рейсом в Голливуд».
Глава 11
Красивая обнаженная девушка плескалась в голубой воде бассейна, размеры которого позволяли проводить в нем Олимпийские соревнования. Если быть точным, девушка была не абсолютно голая – на голове у нее красовалась белая купальная шапочка. Она медленно, лениво двигалась в воде, на поверхности которой играли солнечные блики, слепя глаза, так что приходилось напрягать зрение, чтобы рассмотреть девушку. Но зрелище стоило того. Была среда, вторая половина дня, я сидел у кромки бассейна во внутреннем дворике просторной виллы, выложенной из белого кирпича, в Беверли Хиллз. Ее хозяин, небольшого роста темноволосый мужчина, сидел рядом. На нем был темно-голубой шелковый халат с вышитыми инициалами – «Д. Р.». Его слегка поредевшие волосы были зачесаны назад в стиле Валентине – прическа, которую он носил с тех времен, когда был профессиональным танцором. Его глаза по-прежнему были выразительны, а сам он – привлекателен. Хотя, безусловно, годы оставили на нем своей отпечаток. Он набрал лишний вес; его подбородок несколько отяжелел, появился животик. Он сидел на складном стульчике рядом с небольшим столиком, закрытым от солнца большим, подобно шатру, зонтиком, потягивая из бокала чай со льдом, и медленно тасовал карточную колоду, с легкой улыбкой наблюдая за плавными движениями купающейся девушки. Из дома доносились звуки джазовой музыки: работал радиоприемник.
– Рад, что ты нашел время заскочить ко мне, – сказал Джордж Рафт в своей обычной бесстрастной манере.
Я чувствовал себя в своем коричневом костюме так, словно на мне была зимняя одежда. Мне хотелось расслабить галстук, снять шляпу, вообще раздеться, но я не стал этого делать, тем более, что моя рука была занята – я держал бокал с чаем со льдом, который мне вручил телохранитель Рафта – этакий увалень, передвигавшийся тяжело и неуклюже. Его звали «Киллер». Он был одет в голубую футболку и белые широкие брюки и смахивал на вышибалу из ресторана. Как бы то ни было, он оправдывал свою кличку «Киллер», по крайней мере здесь, в Калифорнии.
Я не хотел бы оставаться здесь надолго. Это место было для меня чем-то вроде заграницы. По мне, эти пальмы и виллы в испанском стиле были уместны для какой-нибудь экзотической страны, но только не для Соединенных Штатов. Здешний климат располагал лишь к безделью; я имею в виду жару и влажность.
– Мне приятно это слышать, Джорж, – сказал я. – Прошло столько времени, хотя я, конечно, надеялся, что мое имя тебе кое о чем напомнит.
Он слегка улыбнулся:
– Как я могу забыть о том времени, когда нас связывало общее дело?
Речь шла о работе, которую он однажды поручил мне. Это было в 1933 году. Правда, говоря откровенно, эту работу я выполнял не для него, а для Аль Капоне, который в то время сидел в тюрьме в Атланте. Рафт действовал лишь в качестве посредника; эту роль он исполнял в жизни так же часто, как на экране – роль крутого парня.
Ни для кого не было секретом, что Рафт в свое время был бутлегером и что его приятель – гангстер Оуни Мэдден отправил Рафта на западное побережье и с помощью своих связей помог ему начать карьеру киноактера. Итак, бывший вор-карманник Рафт стал сниматься в фильмах, выступая с танцевальными номерами. Чарльстон или чечетку он исполнял совсем недурно. При этом он по-прежнему, так сказать, «на стороне» занимался бутлегерством для своего приятеля Мэддена.
– Ты говоришь, что хотел бы встретиться с Беном, – сказал Рафт. – Я думаю, что могу устроить это. Но сначала мне хотелось бы узнать, какое у тебя к нему дело.