– Всю ночь чертовщина снилась, то я за кем-то бегу, то кто-то за мной. А под конец козел приснился, и вроде не козел даже и на задних лапах. Скажи, к чему такое?
– К дождю, наверное, – философски ответила я.
– Надо бы сонник приобрести, – вздохнула Женька, – давно собираюсь и все никак.
– Женька, ты сейчас никого не видела? – подумав, спросила я.
– Где? – сразу насторожилась подруга.
– Ну… может, в окно кто заглядывал?
– Анфиса, ты меня пугать завязывай, я с ночи пуганая. Как вспомню… – Договорить она не успела, в дверь громко постучали.
– Девчонки, – позвала тетка Августа, – выспались? Идемте завтракать.
Мы торопливо оделись и покинули сенник. Вошли в кухню. За столом похмелялся Василий. Августа стояла возле плиты, а на скамейке сидел белобрысый подросток, именно его физиономию я и видела в окне несколько минут назад.
– Здравствуйте, – разулыбался он, – это я бабе сказал, что вы проснулись.
– Внук мой, – кивнула на белобрысого Августа, тот поднялся и заявил:
– Иван Семеныч Бородин.
– Очень приятно, – ответила несколько озадаченная Женька, а я нахмурилась.
– А я знаю, как вас зовут, баба сказала, – радостно сообщил подросток.
Я задумалась: что-то в ребенке было не так, то есть все вроде бы нормально, руки-ноги на месте и голова, но как раз с головой что-то не в порядке, в смысле выражения лица, да и радовался он чересчур бурно для своего возраста, если учесть, что особого повода для радости не было.
Белобрысый опустился на лавку и весело гукнул, а мы с Женькой насторожились.
– Ваня, поди-ка к Татарину сбегай, чемодан гостей принеси, он возле его бани должен находиться. – Мальчишка убежал, а хозяйка, накрывая на стол, сообщила: – Внук у меня не в себе малость, папаша хронический алкоголик, да и мать, если честно, не намного лучше. А он парень добрый, опять же жалко, вот и взяла его к себе. Что ему в городе делать, одни тычки да насмешки, а здесь на свежем воздухе и не обидят.
Мы с Женькой кивнули, и я перевела взгляд на самогонный аппарат, он все еще функционировал, банка заметно наполнилась.
– Давайте за стол. – Под моим напряженным взглядом тетка Августа взяла банку и принялась разливать жидкость в стопки.
– Давайте, – вдумчиво сказал Василий. – За то, чтоб еще раз встретить солнце.
Мы выпили, но я твердо пообещала себе, что это в последний раз, и покосилась на Женьку. Покосилась, честно сказать, со злостью. Ночные страхи теперь казались мне несусветной глупостью, и стало ясно, что приехали мы сюда напрасно, батюшка прав: все здешние беды от самогонных аппаратов.
Только мы приступили к трапезе, как дверь хлопнула, я повернулась и от неожиданности вздрогнула. В кухне в сопровождении Ивана Бородина появился вчерашний банник. Это был мужичок неопределенного возраста, в шапке-ушанке, с рыжими патлами и небритый. Он весело скалился, демонстрируя два оставшихся у него зуба, крупных, желтых и в самом деле здорово похожих на клыки. Однако, несмотря на это, мужик устрашительно не выглядел, а даже наоборот, комично, и теперь я терялась в догадках, с какой такой стати мы вчера так перепугались.
С заметным трудом дядька внес наш чемодан и пристроил его в трех шагах от порога.
– Здравствуйте, – радостно приветствовал он нас, косясь на стол, украшением которого являлась пол-литровая банка с самогоном.
– Здравствуйте, – недружно ответили мы.
– Садись, – кивнула гостю Августа. – Рассказывай, как вчера моих девок напугал.
Вова Татарин выпил, закусил, весело ухмыляясь, после чего принялся рассказывать:
– Я вчера поздно вернулся, Зинка за керосином посылала. Я на мотоцикл – и вперед, выполнять задание, заехал к куму, выпили малость, вот я и припозднился, забыл, что Зинке обещал воды натаскать для полива. Она разгневалась, а я, чтоб ей глаза не мозолить и в грех не вводить, ушел в баню. Вдруг слышу шаги, идет кто-то, а так как с некоторых пор в деревне у нас подозрительные дела творятся, решил взглянуть. Выхожу. Мать честная, никак русалки. Увидели меня и в разные стороны – прысь. Я сначала заволновался, потому что по ночам добрые люди не ходят, а у нас нечисть шалит. Думаю, не иначе видение мне было, и думал так до тех самых пор, пока чемодан не увидел. Тут ясно стало, кого-то на ночь глядя из города принесло. Взял я чемодан, в бане спрятал, чтоб вещи не пропали, а сам домой пошел. Не успел раздеться, слышу стук в окно… Думаю, девки, наверное, так и есть, а они врассыпную, сказать ничего не успел. – Вова хихикнул, Августа нахмурилась, Василий молчал, а я чувствовала себя дура дурой. Женька, должно быть, ощущала себя не лучше, на лице подруги отчетливо читалось недовольство. – Вещи в целости и сохранности, – сообщил Вова и подмигнул нам. Мы поблагодарили его, а Василий снова стал разливать, начав с нас, но Женька этому воспрепятствовала, убрав наши стопки.
– Извините, – сказала она сурово, – мы на работе. Нам надлежит разобраться, что у вас тут происходит.
– Да уж, разберитесь ради Христа, – закивала Августа, – никакого житья не стало.
Женька взглянула на Вову Татарина и решила, как видно, учинить ему допрос.
– Августа Поликарповна говорит, вы всю округу хорошо знаете?
– Знаю, – порадовал он.
– И болота?
– И болота.
– И на острове были?
– На острове давно не был. Хоть Иван Иваныч и уговаривает, но не пойду.
– Почему? – насторожилась Женька.
– Там Кукуй поселился, – совершенно серьезно ответил Вова.
От такого ответа мы малость оторопели, я продолжала пребывать в недоумении, а Женька быстро очухалась и спросила:
– Какой Кукуй?
– Обыкновенный. Он не хочет, чтоб люди на остров шли. Кто идет, того в трясину заманивает. Оттого и гибнут. Небось слыхали, сколько у нас народу пропало? А все оттого, что на остров шли, а я предупреждал: нельзя.
– Этот Кукуй, он кто вообще такой? – подозревая подвох, продолжала расспрашивать Женька. – То есть к какой религии он относится?
Вова задумался, но ненадолго.
– Кукуй, он и есть Кукуй, а к чему относится, я вам не скажу, сам не знаю. Он очень древний, раньше Христа и Магомета, и вообще был здесь раньше, чем сюда люди пришли. Так Иван Иваныч говорил. Он где-то в книжках читал. А тесть, когда жив был, имел свои приметы, – глянет утречком в сторону болота и скажет: «Сегодня туда нельзя, Кукуй не хочет», а в другой день можно. Меня тоже кое-чему научил. И я вам скажу: на болото никак нельзя, Кукуй не хочет. Слышь, Августа, вчера возвращаюсь на мотоцикле, стемнело, гляжу, а на острове огонь, махонький, но я углядел, и что ты думаешь, как пошло меня водить, три раза к Марьиной горе возвращался.
– Ничего удивительного, – пожала плечами тетка Августа.
– Да уж. – Все дружно вздохнули, но я рассказом Вовы не прониклась, и никакой Кукуй на меня ни малейшего впечатления не произвел. Может быть, потому, что за окном уже вовсю жарило солнце и всякой нелепице там не было места.
– Спасибо за завтрак, – сказала Женька, поднимаясь, и я встала вслед за ней. – Пойдем по деревне пройдемся, поговорим с жителями.
– Пройдитесь, – кивнула Августа, – только к Верке не ходите, она через дом живет по нашей стороне, уж до чего язык у бабы поганый… не передать.
Поблагодарив за напутствие, мы покинули дом, правда, перед этим затащили чемодан в сенник, переоделись и привели себя в порядок.
Иван Бородин, поджидавший нас на крыльце, увязался с нами. Не успели мы сделать и десяти шагов, как заметили группу женщин, они сидели на скамейке возле соседнего дома и что-то горячо обсуждали. Мы приблизились, разговоры разом стихли, все четверо выжидающе смотрели на нас, мы поздоровались, нам вразнобой ответили, и женщина лет шестидесяти в белом платочке спросила:
– Это вы из газеты?
– Мы, – покаялась Женька.
– Насчет электричества?
– И насчет электричества тоже. Как у вас вообще дела в деревне?
Женщины сдвинулись на широкой лавке, давая нам место, и та, что в белом платочке, заговорила: