– Ты чего, чокнутая?
Подружка ткнула пальцем за мою спину и невнятно пробормотала:
– Удавленник.
Я посмотрела в ту сторону и от неожиданности вздрогнула, а потом здорово осерчала на подругу.
– Женя, ты дура, – сказала сурово. – Это журавль.
– Журавль? – растерялась она.
– Колодец.
И в самом деле, в нескольких шагах от нас находился колодец, на длинной цепи, свисая с длинного наклонного шеста, темнело ведро и чуть заметно раскачивалось с неприятным скрипом.
– Ох, господи, – перекрестилась Женька, – не поверишь, сердце в пятки улепетнуло, что за придурок до такой конструкции додумался?
– Надо знать родную историю.
– А ты знаешь?
– Частично. – Судя по вредности, которая рвалась наружу, о душевном спокойствии подруги можно больше не волноваться. – Идем, – позвала я. – Если есть колодец, значит, деревня всего в трех шагах, а может, мы уже в деревне, просто еще не поняли.
Женька воодушевилась, сделала несколько шагов по дороге и ткнула пальцем куда-то в сторону.
– Свет.
И точно, слабое сияние пробивалось из темноты. Не задумываясь, мы свернули с дороги и заспешили на огонек и вскоре чуть не уперлись носами в бревенчатое строение с крохотным оконцем, на котором стояла свеча, пламя слабо подрагивало, а я завороженно таращилась на него.
Между тем Женька уже стучала в низкую дверь, и я присоединилась к ней. И только после этого сообразила, что бревенчатое сооружение – это баня и ломиться сюда, как бы это выразиться, не совсем прилично. Однако хозяева выбрали не совсем подходящее время, чтобы попариться.
Послышались шаги, затем дверь распахнулась, и мы увидели… уж не знаю, что на меня нашло, но заорала я еще громче Женьки. Перед нами стояло существо, смутно похожее на пожилого мужчину, в беспалой лапе оно держало стакан со свечой, освещавшей снизу его лицо, заросшее рыжей щетиной, с черными глазками-пуговками и кустистыми бровями. Существо ухмылялось, демонстрируя два желтых жуткого вида клыка, на самые его брови была надвинута шапка-ушанка с торчащими в разные стороны ушами, грудь покрыла густая растительность, одежда отсутствовала. Существо премерзко хихикнуло и глумливо сообщило:
– Заждался.
Женька, слабо охнув, стала заваливаться вправо, а я заорала еще громче. Это привело подругу в чувство, и она присоединилась ко мне, но моих вершин достичь не могла. Не сговариваясь, мы резко развернулись и, бросив чемодан, понеслись в темноту не разбирая дороги. Я обо что-то споткнулась и грохнулась на мокрую от росы траву, Женька упала рядом, хрипло дыша.
– Анфиса, что это было? – с ужасом пролепетала она, оглядываясь. Никто за нами не гнался, лишь журавль поскрипывал рядом.
– Откуда мне знать?
– Этот… банник, да? Ты же литератор, должна знать народные обычаи и обряды.
– При чем здесь обряды? – возмутилась я.
– Он за нами не побежал, – продолжала разглагольствовать Женька. – Видно, покидать свой объект ему не положено. Интересно, много тут таких объектов? Я знаю домового, лешего, теперь банника, конечно, а ты кого?
– Женя, ты дура, – второй раз за вечер сообщила я, но взволнованной Женьке было на это наплевать, она и глазом не моргнула. – Банник – это суеверие. – Отдышавшись, я поднялась на ноги, Женька тоже встала.
– Ага, – усмехнулась подруга, – суеверие, а кто первый заорал?
– Конечно, оно выглядело необычно.
– Кто «оно»? – вредничала Женька.
– Ну… человек, естественно.
– Человек? – усмехнулась она. – Тогда пойдем за чемоданом.
Я вглядывалась в пугающую темноту ночи и совершенно отчетливо поняла, что возвращаться за чемоданом в настоящий момент не могу ни за какие коврижки. Этому решению сильно способствовал и тот факт, что чемодан был не моим, а Женькиным. Я сказала:
– Надо легко расставаться с вещами.
– То-то, – удовлетворенно заметила Женька, – боишься, потому что сомневаешься, что оно местный житель, я имею в виду… короче, ты поняла, – вздохнула подруга, ухватила меня за руку и задала вполне здравый вопрос: – Что делать-то будем?
– Надо к людям, – нервно оглядываясь, заявила я.
– Надо, – затосковала Женька, – знать бы еще, где они.
Тут за нашей спиной что-то хрустнуло, мы подскочили, вцепившись друг в друга, и бросились бежать куда глаза глядят. В основном они глядели в темноту по причине отсутствия какого-либо света, и вдруг мир вокруг точно свихнулся, совсем рядом что-то ухнуло, в другом конце что-то завыло, и началась такая катавасия, что не приведи господи.
Не знаю, чем бы все закончилось для моих нервов, если б мы с Женькой со всего маха не влетели в забор. Он оказался ветхим, а сила, которая несла нас по деревне, могучей. В общем, мы влетели в забор, он не выдержал и с жутким хрустом и скрипом рухнул, причем вместе с нами. Руки обожгло, и я сообразила, что лежим мы в зарослях крапивы. Ухать перестало, а вой действительно имел место и для моей расшатанной нервной системы звучал неприятно, но ничего потустороннего в нем не было.
– Женя, это собака, – как можно спокойнее сообщила я, приподнимаясь. Гнилые доски забора подо мной затрещали, а я чертыхнулась, боясь пораниться – в таких заборах обычно полно гвоздей. Я все-таки поднялась и попыталась поднять Женьку, она лежала без движения и громко стучала зубами. – Это собака, – здорово разозлившись, повторила я. Ясно, что от Женьки толку никакого, придется брать инициативу в свои руки.
– Ты меня успокаиваешь, – не поверила подружка.
– Прекрати немедленно, вставай. – Мне все-таки удалось заставить ее подняться. – И пойдем к людям.
– Да-да, – кивнула подружка, – к людям. А куда идти, ты знаешь?
– Это забор, – ткнула я пальцем в рухнувшее сооружение, правда, рухнувшее частично. – Мы пойдем вдоль него и выйдем к дому.
Она кивнула и, вцепившись в мой локоть, сделала первый шаг. Идти вдоль забора оказалось делом непростым: прежде всего пришлось пробираться сквозь крапиву, которая в некоторых местах достигала нашей груди, дважды путь нам преграждали самые настоящие заросли, преодолеть которые было делом немыслимым, и их пришлось обходить, при этом я страшно переживала, что в темноте мы собьемся с курса и потеряем наш забор. К счастью, этого не случилось. Наконец, забор кончился, и мы вышли ко двору. За двором последовал и дом. Вскоре мы уже стояли на высоком крыльце и робко стучали в окно.
Некоторое время ничего не происходило. Ни звука, ни шороха, только наше учащенное дыхание. Затем в крохотном оконце рядом с дверью мелькнул огонек, а мы с облегчением вздохнули, дверь со зловещим скрипом открылась, и мы увидели банника, то есть, может, теперь это был и не банник, а кто-то еще, домовой, к примеру, но выглядел он точной копией первого, в той же шапке, с той же ухмылкой и с теми же клыками, в беспалой руке держал свечу, и свет ее отбрасывал на его физиономию причудливые тени, глаза жутко блестели… в общем, это было совершенно непереносимо.
– Наконец-то, – хихикнуло существо, на этот раз, по-моему, во что-то одетое, а мы с Женькой скатились с крыльца и бросились прочь, но без воплей, так как вопить сил уже не было. Банник что-то кричал нам вслед, но либо он невнятно произносил слова, либо мы их не понимали, разобрать нам ничего не удалось. Преодолев не меньше километра, мы рухнули на колени возле каких-то зарослей и попытались отдышаться.
– Прости меня, Анфиса, – вдруг сказала Женька, – я не должна была тебя сюда привозить. Если б я сейчас была одна, то хоть за тебя не беспокоилась бы.
– Женя, – совершенно не обращая внимания на покаянные слова подруги, которые сильно смахивали на исповедь перед последним причастием, твердо начала я, – всему есть простое и логичное объяснение. Сейчас ни ты, ни я логически мыслить не способны, значит, надо дождаться утра и разобраться со всей этой галиматьей.
– До утра еще далеко, – пожаловалась Женька.
– Летом ночи короткие, – утешила ее я. – Смотри, заря занимается, скоро рассвет.