Джина почувствовала настороженность Грегора, когда она упомянула об отце, но не могли же они теперь вечно избегать этой темы.
— Как он умер? — наконец спросил он.
— Рак печени. Отец умирал очень тяжело.
— Если ты ждешь моего сочувствия к старику…
— Я не жду этого! Не жду, поскольку знаю, что он был за человек, Грегор. Мне пришлось общаться с ним, когда тебя отправили в тюрьму. Я ухаживала за отцом во время болезни. Знаешь, это был кошмар. Особенно, когда он настоял, чтобы его оставили дома.
— Почему ты не наняла сиделку?
— Я нанимала семерых в течение трех месяцев. Отец превращал их работу в сущий ад. Восьмая сиделка продержалась до конца потому, что он был в коме.
— Ты преклонялась перед ним. Видеть его при смерти было для тебя тяжелым испытанием.
Удивленная его сочувствием, она согласилась.
— Да, это было нелегко, но не потому, что я считала его идолом. По правде говоря, я всегда боялась его неодобрения и потратила годы, завоевывая уважение. Понадобилась его смерть, чтобы я поняла, что единственное одобрение, которое мне нужно, — это мое собственное.
— Он был жалкий…
Джина ладонью закрыла ему рот.
— Послушай меня, пожалуйста. Я действительно верю, что Бог наказал его, послав долгую и мучительную смерть за то, что он сделал тебе, поэтому не растрачивай себя понапрасну. Его больше нет, и он никому не причинит вреда.
Грегор взял ее руку и поцеловал середину ладони, сказал:
— Здравый смысл говорит мне, что ты права, но душа требует мщения.
— Я не знаю, что еще тебе сказать, кроме как напомнить, что он мертв, и твоего оправдания можно добиться только через суд.
Она слышала, как бьется его сердце. Лежа неподвижно рядом с ним, Джина дала Грегору время собраться с мыслями.
— Прощение… Как тебе это удастся?
— Не знаю. Просто не хочу загрязнять душу, — сказала она, вспомнив, как лгал ей отец насчет Грегора.
— Как еще ты проводила время? — спросил он.
Она приподнялась и поцеловала его подбородок, радуясь тому, что Грегор пытается побороть гнев.
— Жила день за днем, как большинство людей.
Он внимательно посмотрел на нее.
— Ты хотела поговорить. Помнишь? Джина усмехнулась.
— Помню. Я добровольно работаю в больнице Святой Девы Марии. Они открыли отделение детской онкологии.
Грегор присвистнул от удивления.
— Тяжелая работа, требующая огромной самоотдачи. Почему ты взялась за это?
— Дети — замечательные создания. От них я научилась мужеству.
— Ты во многом изменилась.
— Я была такой наивной и незрелой, но сейчас… сейчас я трезво смотрю на жизнь.
Внезапно, он перевернулся и улегся на бок лицом к ней, рукой придвинул ее поближе. Джина прижалась к нему всем телом, чувствуя его всего. От ее прикосновения Грегор вздрогнул и весь напрягся.
— Ты дразнила меня, рассказывая все эти истории о других мужчинах?
— Ты мне говоришь это или спрашиваешь?
— Говорю.
Она с облегчением кивнула.
— Я дразнила тебя, но только потому, что ты грубо со мной обращался.
— И ты сказала правду о том, что никто не прикасался к тебе с тех пор, как мы расстались.
Я никогда тебя не обманывала, милый. И не собираюсь. Слишком многое поставлено на карту.
— Почему, Джина? Мы разведены. Ты имеешь полное право начать новую жизнь.
Ее сердце упало. «Почему, — хотелось ей знать, — ты не видишь, как сильно я тебя люблю и как сильно я всегда буду любить тебя?»
— Я не искала себе мужа. У меня был муж, и я хочу его вернуть.
— Джина…
Она проглотила комок в горле и прошептала:
— Мне никто не нужен. Никто, кроме тебя. Грегор перестал дышать и только смотрел на нее. Джина понимала, насколько хрупко еще его доверие и не давила на него. — Она вздохнула с облегчением, когда он нежно положил ее голову к себе на плечо и обнял, прижав ее вздрагивающее тело. Как ей не хватало его объятий! Как она скучала по тихим беседам в темноте спальни! И как она скучала по нему, ее мужу, ее любовнику, ее лучшему другу!
— Я верю тебе, Джина.
— Спасибо.
— Я пытался думать о тебе самое худшее, сознался Грегор, — Так легче ненавидеть…
— Возможно, я была плохой женой, но я не забыла тебя.
— Ты не была плохой женой.
— Не защищай меня. Все дело в том, что меня не было рядом, когда ты нуждался во мне.
— Подозреваю, за это мы должны благодарить твоего отца.
Грегор еще крепче прижал ее к себе.
— Будь он проклят. Он отнял у меня все самое ценное в жизни.
— Как бы я хотела, чтобы отец был иным! Сейчас все было бы по-другому.
Грегор перекатился на спину и, подняв ее — она была легкая, как пух — усадил на себя верхом. Джина склонилась, обхватила руками его голову. Он смотрел на тонкие черты ее лица в обрамлении роскошных волос. Она еще ниже склонилась к нему, ее груди почти касались его груди.
— О чем ты думаешь? — спросила Джина.
— Я до сих пор не верю, что ты приехала.
— Дневник, — напомнила она. — Он нужен тебе.
— Почта работает, и ты могла ограничиться этим. Но ты приехала сама. Моя женщина.
— Когда я обнаружила дневник среди бумаг, то не переставала об этом думать. Вот повод увидеть Грегора, сказала я себе. Я так боялась, что ты прогонишь меня!
Грегор обхватил ее талию, все больше возбуждаясь от ее близости. Джина плавно вытянулась на нем, зажав между бедер твердую плоть.
— А других причин не было? — хрипло пробормотал он.
— Секс с тобой — вот причина! Я никогда не переставала думать об этом. Фантазии едва не стали навязчивой идеей.
— А если бы ты заглянула в мои сны?
— И что бы было? — она расхохоталась и шлепнула его по твердой груди.
Его губы были так близко, что их дыхание смешалось.
— О! Кое-что клёвое! Вдруг Грегор посерьезнел.
— Я не гожусь для тебя. Черт! Ночью не могу спать! Днем сам не свой.
— Из-за воспоминаний о тюрьме? Он угрюмо кивнул.
— Кто-то однажды сказал мне, что хорошие воспоминания могут вытеснить плохие, — она замолчала, опасаясь, вызвать его недовольство.
— Может быть, твои кошмары прекратятся, если ты расскажешь о своей жизни в тюрьме.
— Нечего рассказывать.
— Как это нечего? Например, как вы проводили свои дни?
— Я проводил время.
— С тобой трудно разговаривать, — упрекнула Джина и положила голову ему на плечо, обняв его за шею.
— Ладно, Джина. Что ты хочешь знать?
— Все, что захочешь рассказать.
— Я вставал в шесть утра, ждал, когда меня выпустят из клетки.
— Ты находился в одиночной камере?
— Большую часть времени.
— Что происходило после завтрака?
— Я шел на работу.
— Какую?
— Я работал в библиотеке.
— Что ты еще делал?
— Писал апелляции заключенным, которым не на кого было положиться.
— Ты занимался адвокатской практикой?
— Мне запретили, — жестко напомнил он.
— Но ты использовал свои знания, чтобы помочь другим, — внесла она ясность. — Почему?
— Чтобы выжить. Это давало мне защиту, членство в наиболее влиятельных тюремных кругах и место в совете заключенных.
— Но ты до сих пор двадцать четыре часа в сутки находишься под наблюдением и не можешь никому доверять.
— Совершенно верно.
— Напряжение должно быть ужасное.
— Я привык.
— А когда вы работали снаружи? Грегор нахмурился.
— Каждый день после полудня. Но почему ты спрашиваешь?
Она подняла голову.
— Мне нравится результат.
— Я рад, — хрипловато буркнул Грегор. Джина провела рукой по его могучей груди, по упругому животу, спустилась к бедрам.
— Мне это очень нравится.
Проведя рукой по его боку, она скользнула пальцами к шраму, который заметила еще раньше. Грегор вздрогнул, и тогда она спросила:
— Что случилось с твоей спиной?
— Драка.
— Кто-то напал на тебя? С ножом? — Боясь услышать подтверждение своим догадкам, Джина вздохнула, чтобы успокоиться. — Где были охранники?