Раньше было показано, что рассечение действительности нашими понятиями условно, в том смысле, что действитель¬ность в принципе непрерывна и рассекать ее понятиями можно бесчисленным числом путей. Теперь мы видим, что, с другой стороны, выбор способа рассечения, выбор признаков, которые мы кладем в основу определения наших понятий, обусловлен вопросом, который мы хотим выяснить в отношении этой действительности. Но существуют модели, которые описывают одну и ту же сферу действительности (или, по крайней мере, имеют существенную общую часть) и предназначены решать одну и ту же задачу. Таковы, например, физические модели Ньютона и Эйнштейна или различные эволюционные модели. Эти модели уже можно сравнивать друг с другом и именно из сравнения таких моделей возникают «парадоксы» науки, вроде парадокса Ньютон—Эйнштейн. Поэтому взаимоотношение таких моделей между собой и с действительностью представляет особый интерес для теории познания. Но прежде, чем перейти к рассмотрению причин «парадоксов», остановимся подробнее на характере этого явления. Для описа¬ния его часто применяют такие термины как «взрыв», «переворот» «опровержение». Я не против употребления этих терминов, они не пусты в таких случаях, как переход от ньютоновской к эйнштейновской модели. Но нужно правильно их понимать, а именно: они не означают качественно непреодолимой пропас¬ти между моделями и их базисными понятиями.
Рассмотрим противоречие между представлением о луче света, как а прямой линии и представлением о нем, как о кривой в связи с искривлением его вблизи больших масс. Оно легко преодолимо: прямая есть частный случай кривой и кривая может быть сколь угодно близка к прямой как в смысле кривизны, так и в смысле отклонения от прямой. Когда мы строили модель, в которой луч света был прямая линия, то мы ограничивались тем объемом пространства и кругом явлений, где луч света был кривой очень близкой к прямой линии. Это давало нам количественную приемле¬мость результатов, получаемых по нашей модели. Когда в более универсальной модели, охватывающей больший объ¬ем пространства и круг явлений, мы перешли к представлению о луче света, как о кривой, то такой переход можно назвать, конечно, и «взрывом», и «переворотом», и «опро¬вержением», но это не устранит того обстоятельства, что, качественно, прямая есть частный случай кривой и, следова¬тельно, мы имеем дело с качественными расширением преды¬дущей модели, а не с ее полным отрицанием.
Аналогично - понятия пространства и времени или ско¬рости в моделях Ньютона и Эйнштейна. Абсолютное ньюто¬новское время есть, в качественном смысле частный случай относительного эйнштейновского. Но в свою очередь эйн¬штейновское является не единственно возможным относи¬тельным временем и существует другого качества относи¬тельные времена, для которых эйнштейновское является частным случаем. И в бесконечной действительности сущест¬вуют такие области пространства и явлений, включающие вполне область применимости эйнштейновской модели, в которых частная эйнштейновская относительность времени не годится (во всем пространстве), а годится та самая более общая относительность. Опять же количественно ньютонов¬ская абсолютность времени «работает» в зоне применимос¬ти ньютоновской модели.
Качественные противоречия между эволюционными тео¬риями Ламарка и Дарвина, затем Дарвина и берговского «НОМОГЕНЕЗА» казались непреодолимыми. В самом деле Ламарк полагал, что эволюция есть непосредственный результат только лишь внешних воздействий, как то климат и пр., т.е. что изменения, происходящие в живом организме под этими воздействиями, передается по наследству. Дарвин считал эволюцию результатом естественного отбора на осно¬ве борьбы за существование и случайного мутационного из¬менения наследуемых качеств. То есть,например, при отрубании хвостов мышам этот признак
по наследству не передается. Аналогично результат любых других внешних воз¬действий. (Прямое отрицание Ламарка). Но если в резуль¬тате мутации родится мышь, лучше приспособленная к жиз¬ненной борьбе, то она выживет и наплодит потомства и передаст ему новый признак. Берг полагал, что ни внешние воздействия, ни борьба за существование к эволюции не имеет практически отношения и что она происходит на основе некой внутренней программы. Казалось бы, сплошные непреодолимые противоречия моделей, описывающих одну и ту же область действительности, один и тот же процесс с одним и тем же главным вопросом. Однако, сегодняшние эволюционные теории успешно синтезируют все три непримеримые модели. Например, стало ясно, что высокоорганизованный организм в силу уже сложившейся структуры его (и вероятно в силу способа кодирования наследственной информации) не до¬пускает произвольных случайных мутационных изменений и этим диктуется определенная запрограммированность его эволюции, по крайней мере, эволюции определенных признаков, которая, однако, не определяет процесс настоль жестко и однозначно, чтобы не оставалось еще места и для дарвинского естественного отбора. Таким образом, выясняется, что каждая из рассмотренных моделей была не пуста (включая ламарковскую), т.е. описывала верно (в модельном смысле) какую-то часть рассматриваемой действительности, но лишь часть.
Теперь попробуем ответить на вопрос, заданный еще во введении: почему же в процессе познания возникают «парадоксы» типа Ньютон—Эйнштейн? Поскольку базисным элементом познания является, как было сказано, понятие, то, очевидно, нужно рассмотреть взаимоотношение сходных, одноименных понятий таких моделей. Я предлагаю следующую графическую иллюстрацию «разрезания» действительности одноименными понятиями моделей типа Ньютон—Эйнштейн (см. рис. 3).