Коля. Право, мамаша, право, лучше пусть выпьет. Вот уже три дня как не прикасался; тоска, стало быть. Право, лучше; я ему и в долговое носил…
Генерал растворил дверь наотлет и стал на пороге, как бы дрожа от негодования.
Генерал Иволгин (громовым голосом). Милостивый государь! Если вы действительно решились пожертвовать молокососу и атеисту почтенным стариком, отцом вашим, то есть по крайней мере отцом жены вашей, заслуженным у государя своего, то нога моя, с сего же часу, перестанет быть в доме вашем. Избирайте, сударь, избирайте немедленно: или я, или этот… винт! Да, винт! Я сказал нечаянно, но это – винт! Потому что он винтом сверлит мою душу, и безо всякого уважения… винтом!
Ипполит. Не штопор ли?
Генерал Иволгин. Нет, не штопор, ибо я пред тобой генерал, а не бутылка. Я знаки имею, знаки отличия… а ты шиш имеешь. (Гане) Или он, или я! Решайте, сударь, сейчас же, сей же час!
Тут Коля подставил ему стул, и он опустился на него почти в изнеможении.
Птицын (ошеломленно). Право бы, вам лучше… заснуть.
Ганя (сестре вполголоса одновременно с Птицыным). Он же еще и угрожает!
Генерал Иволгин. Заснуть! Я не пьян, милостивый государь, и вы меня оскорбляете. Я вижу, я вижу, что здесь всё против меня, всё и все. (встаёт и намеревается уйти) Довольно! Я ухожу… Но знайте, милостивый государь, знайте…
Ему Птицын и Коля не дали договорить и усадили опять; стали упрашивать успокоиться. Ганя в ярости ушел в угол. Нина Александровна трепетала и плакала.
Ипполит. Да что я сделал ему? На что он жалуется?
Нина Александровна. А разве не сделали? Уж вам-то особенно стыдно и… бесчеловечно старика мучить… да еще на вашем месте.
Ипполит. Во-первых, какое такое мое место, сударыня! Я вас очень уважаю, вас именно, лично, но…
Генерал Иволгин. Это винт! Он сверлит мою душу и сердце! Он хочет, чтоб я атеизму поверил! Знай, молокосос, что еще ты не родился, а я уже был осыпан почестями; а ты только завистливый червь, перерванный надвое, с кашлем… и умирающий от злобы и от неверия… И зачем тебя Гаврила перевел сюда? Все на меня, от чужих до родного сына!
Ганя. Да полноте, трагедию завел! Не срамили бы нас по всему городу, так лучше бы было!
Генерал Иволгин. Как, я срамлю тебя, молокосос! Тебя? Я честь только сделать могу тебе, а не обесчестить тебя!
Он вскочил, и его уже не могли сдержать; но и Гаврила Ардалионович, видимо, прорвался.
Ганя. Туда же о чести!
Генерал Иволгин. Что ты сказал?!
Ганя. А то, что мне стоит только рот открыть, чтобы…
Оба стояли друг пред другом, не в меру потрясенные, особенно Ганя.
Нина Александровна. Ганя, что ты?
Варя. Экой вздор со всех сторон! Полноте, мамаша.
Ганя. Только для матери и щажу.
Генерал Иволгин (ревет). Говори! Говори, под страхом отцовского проклятия… говори!
Ганя. Ну вот, так я испугался вашего проклятия! И кто в том виноват, что вы восьмой день как помешанный? Восьмой день, видите, я по числам знаю… Смотрите, не доведите меня до черты; всё скажу… Вы зачем к Епанчиным вчера потащились? Еще стариком называется, седые волосы, отец семейства! Хорош!
Коля. Молчи, Ганька! Молчи, дурак!
Ипполит. Да чем я-то, я-то чем его оскорбил? Зачем он меня винтом называет, вы слышали? Сам ко мне пристал; пришел сейчас и заговорил о каком-то капитане Еропегове. Я вовсе не желаю вашей компании, генерал; избегал и прежде, сами знаете. Что мне за дело до капитана Еропегова, согласитесь сами? Я не для капитана Еропегова сюда переехал. Я только выразил ему вслух мое мнение, что, может, этого капитана Еропегова совсем никогда не существовало. Он и поднял дым коромыслом.
Ганя. Без сомнения, не существовало!
Но генерал стоял как ошеломленный и только бессмысленно озирался кругом.
Ипполит (хохоча). Ну, вот, слышали, собственный ваш сын тоже говорит, что никакого капитана Еропегова не было.
Генерал Иволгин. Капитона Еропегова, а не капитана… Капитона… подполковник в отставке, Еропегов… Капитон.
Ганя. Да и Капитона не было!
Генерал Иволгин. По… почему не было?
Варя и Птицын (в один голос). Да полноте!
Коля. Молчи, Ганька!
Но заступничество как бы опамятовало и генерала.
Генерал Иволгин. Как не было? Почему не существовало?