- Здорово, брат! Что с тобой сталось-то?
Удивился чиновник несказанно - ещё никто его братом не величал. Да и голос уж больно знакомый.
- Васильев, да никак ты?
- Я самый.
- Здорово, брат! Как ты сюда попал?
- Так и так - Ерёмку моего иду выручать. А ты-то как?
- Да вот, - вздохнул чиновник, - за грехи страдаю. Целый день стою в этой очереди за пачпортом. Да только получаю-то его в последний момент. А уж грубостей-то страсть сколько приходится выслушать. Да что делать - терплю. Без пачпорта здесь никуда - битым будешь.
- Что ж ты, неужто каждый день за пачпортом стоишь?
- Приходится... Слушай, Фома, будь другом, как воротишься на землю, скажи моим деткам, чтобы честных людей не обижали. А особливо чтобы к беднякам и сирым милостивы были. Иначе будет что и со мной.
- Будь покоен, брат, передам как есть.
Побрёл старик дальше, глядь - а перед ним лоток стоит, а за лотком - продавщица знакомая. Купит, бывало, добрый человек у неё что-то, она его мало того что обругает словесами бранными, да ещё как обсчитает иль обвесит. Ох и нездорово ей здесь, в аде, пришлось. Только разложила она зерно на продажу, как налетела ворон тьма-тьмущая да весь товар в одночасье и склевала. А продавщице ещё крыльями по морде надавали.
Узнала она нашего старика по голосу, спрашивает:
- А ты-то, Фома, какими судьбами здесь? Сколько тебя помню, всё жизнь был праведным. Или и ты что худое сделал?
- Да вот, Матрёна, чёрт попутал, да и отдал я ему Ерёмку-то. Теперь вот ищу.
- Ну а чёртом-то зачем переоделся?
- А как же. Узнают - плохо мне придётся.
- Ну что ж, Фома - удачи тебе. А кто теперь в магазине вместо меня?
- Алёнка, Иванова дочь. Тоже обсчитывает безбожно.
- Тогда, как вернёшься, скажи, чтоб прекратила. А не то, как и я, мучиться будет.
Пообещал старик передать всё слово в слово да пошёл далее. Вскоре увидал он Филимоныча, соседа своего разнесчастного. Лежал горемычный на земле, а черти его плетьми били нещадно. Ясно, что за дело - покуда жив был Филимоныч, то и дело угощал свою старушку тумаками да затрещинами. В деревне-то почти все своих жён бивали, только что чертям до этого.
- Скажите, братцы, - обратился старик к чертям - а не видали ли вы Ерёмки Васильева?
Черти отчего-то дар речи потеряли.
- Ты что, али у котлов перегрелся? - опомнившись, спросил его один. - Его-то уж месяц как взашей прогнали.
- Ах да, запамятовал! - старик ударил себя по лбу. - А за что его выгнали-то?
- Так ведь безрукий - всю работу тяп-ляп делал. Ни дров нарубить, ни огня развести. Грешников мучать - и то руки не доходят. Что с ним было делать?
На радостях старик и вовсе голову потерял, заголосил, крестясь:
- Слава тебе, Господи! Вернул ты мне Ерёмушку, кровиночку мою!
- Фомка, да никак ты! - закричал Филимоныч. - Я-то думаю, где-то тебя видел. Как же ты чёртом-то стал? За какие грехи?
Понял тут старик, что пропал ни за грош.
А старуха-то тем временем по свету бродила, старика искала. С тех пор, как пошёл он за Ерёмкой, не было ей покоя. Кусок хлеба в горло не лезет, ночью сон не идёт. А на сердце печаль-тоска. Все мысли о муженьке и сыночке родимом: как они да что? Наконец, не стерпела она да и отправилась в путь. Если уж гореть в аду, то всем вместе.
Собралась она в путь-дороженьку да напоследок к соседушке зашла:
- Есть у меня две коровы да курочек десяток. Покуда не воротимся, пускай твоими будут.
Обрадовалась соседка несказанно - у старухиных коров-то самый высокий удой на деревне. И куры несутся всем на зависть. Однако приличия ради спросила:
- Куда же ты, Ильинична? Чай место нехорошее - ещё как пропадёшь. Что мне с твоей живностью тогда делать?
- Коли пропаду, так забирай насовсем. К чему оно мне без Фомы и Ерёмушки?
Сказано - сделано. Взяла старуха хлеба кусок да молочка крынку - и в путь. Только за околицу вышла, глядь - впереди лес густой. Перекрестилась старуха, помолилась Господу - да и в лес. Покуда вела её тропка знакомая, не боялась старуха, а как она пропала - малость испужалась. Лес ещё гуще сделался, впереди овраги да буреломы. Да и медведи с волкам здесь водятся - съедят и косточек не оставят. Хотела было старуха обратно завернуть, да муженька с сыночком вспомнила. Жизнь-то без них всё равно не в радость.
Долго ли коротко, шла старуха лесом, пока совсем из сил не выбилась. Села она под деревце отдохнуть, как вдруг услыхала:
- Бабушка, вытащи меня Христа ради! У меня детушек пятеро!