На втором этаже восемь спален. Самая большая была спальней прадедушки и прабабушки. Ее обычно называют Викторианской комнатой. Думаю, Клэр я устрою именно там. Кровать с балдахином для меня коротковата, но я всегда селю тут тех, кто у меня впервые. По крайней мере, тех, кто мне нравится. Я по-прежнему сплю в комнате, где жил ребенком, – она над кухней, там было крыло с детской.
И наконец, комната для игр на третьем этаже. Самая большая в доме, в ней стоит старый бильярдный стол, книжные полки забиты романами, популярными во времена молодости моих родителей, – Киплинг и Бакен, Уида, Том Свифт и Роберт Льюис Стивенсон, – в шкафах хранятся привезенные друзьями и родней экзотические наряды, мы облачались в них на маскарады. На стене висит весло, с ним мой двоюродный дед одержал победу в Хенли, а на сиденьях под окнами я устраивался в дождливые дни с книжкой.
– Надо организовать костюмированный бал, – говорит Клэр.
Она роется в шкафах. Вытаскивает костюм Пьеро, который я надевал в детстве. Он ей будет впору. Потом бурнус, в нем отец походил на Рудольфа Валентино. Я всегда обожал этот костюм, поскольку к нему прилагался настоящий кинжал.
– Будет весело.
Последний маскарад у нас был уже очень давно.
На мгновение мне опять хочется начать к ней приставать, но я сдерживаюсь. Может, на сей раз она бы согласилась. Дорогая недвижимость бывает отменным афродизиаком.
Мы спускаемся вниз, я показываю Клэр ее комнату. Она большая, окна выходят на лиман. Наверное, просторнее, чем вся квартира Клэр. Кровать стоит справа от входа, французское постельное белье – часть приданого моей прабабушки. Парные комоды, туалетный столик, на котором до сих пор лежат прабабушкины щетки для волос – Тиффани, с серебряными ручками, – камин, секретер, пара стульев в стиле Людовика XV. Поблекшие семейные фотографии: мой дед в форме; трое бабушкиных братьев. Бледные тяжелые камчатые шторы. Широкая полоса ковра, шезлонг, столик со старинным телефоном и таким же древним радио, оба они уже давно не работают, но остаются на своих местах, потому что всегда тут находились.
– Какая чудесная комната! – восклицает Клэр.
– Прабабушкина. Знаешь, в те времена мужья и жены редко жили в одной комнате. Прадед спал в соседней.
Та комната скромна, как келья трапписта.
– А ты где спишь?
– В другой половине дома. В детской. Ну, не смотри на меня так. Не в том смысле, что там картинки с Дональдом Даком на стенах. Я ее за годы привел в соответствие. Просто там мне уютнее всего.
– Но ты можешь выбрать любую комнату в доме.
– Именно. И могу каждый вечер ужинать в столовой, и маскарады тоже могу устраивать. Но я этого не делаю. Я сюда приезжаю отдохнуть, поспать и поработать.
– Тебе не одиноко?
– Нет. И потом, тут Мэдилейн и Гарри по соседству.
Мы желаем друг другу спокойной ночи, и я шагаю прочь по знакомому ковру мимо бывшей спальни родителей, мимо «хорошей» комнаты для гостей в свое старое логово. Лежа в постели ночью, представляю, что ко мне пришла Клэр. Пару раз даже выхожу в холл. Мне кажется, будто слышу ее шаги, но, когда я засыпаю на рассвете, я по-прежнему один.
7
После учебы Гарри пошел в морскую пехоту. Ему, как выпускнику колледжа, автоматически было присвоено офицерское звание, и он поступил в лётную школу. Мэдилейн поехала с ним. Они поженились на следующий день после церемонии вручения дипломов. Скромная свадьба в часовне Баттелла, потом обед в Йельском клубе. Нэд был шафером. Приехали отец Мэдилейн, ее брат Джонни и мачеха. Мистер и миссис Уинслоу. Я их прежде не видел. Его отец преподавал английский в частной школе. Твид, четкие формулировки, усмешка, широкие плечи. Гарри с малых лет баловали все учителя отцовской школы в Коннектикуте, он пользовался благами, которые ему не полагались. Он являлся любимчиком старшеклассников, пока был маленьким, студентом его звали со школой кататься на лыжах и отмечать праздники. В отличие от большинства учеников Гарри подрабатывал летом: был рабочим на нефтяном месторождении в Оклахоме, ходил на сейнере на Аляске.
Почему вдруг морская пехота? Мне это решение показалось тогда очень странным. Никто из наших не пошел в армию. Наши отцы росли, когда еще призывали, но большей частью по возрасту проскочили между корейской и вьетнамской войнами. Хотя отец Мэдди ушел из Принстона, чтобы добровольцем отправиться на войну в Корее – этот поступок никак не сочетался у меня в голове с непотребствами, которые он творил, став старше. А может, отчасти объяснял их. Откуда мне знать, я не служил и не слышал ни единого выстрела, сделанного во гневе.