Виктор сунул мне исписанную корявым почерком бумагу:
Мой быт, разрезан легкой рыжиной.
Небытия, порвав тугие ткани,
Я вышел в свет, со снятой пеленой,
И с глаз моих упало наказанье.
Мой мрак прорезан ярко-рыжим солнцем,
Но просьбу я имею не тая,
Не обнажай души своей пред агнцем,
Заколотым ножом у алтаря.
И помни лишь одно тебе порукой,
Лишь истина одна - невспомненный изъян,
Любовь не жизнь, моя любовь не мука,
Но от нее я, как от битвы пьян.
В любви всегда живешь, как на войне,
И в бочке пороха лежит непониманье,
Как искрой вспыхнет ненависть во мне,
Когда ты ревности достигнешь знанье.
Последняя строфа не слишком шла, но по мне не просто пробежали мурашки, а меня мелко затрясло, я стала оседать. Виктор подхватил меня. Я засунула руку в карман и будто бы выхватила листочки в последний момент. Бросила их на пол перед Виктором и заплакала.
Этот бред со стихами продолжался. Виктор внимательно прочел стихи, некоторые буквы отклеились, но он и так знал второй мой стишок.
- А я-то смотрю, что за странные стихи. Будто конец писан вперед начала, и весь стих подогнан…
- Только скажи честно, - взмолилась я, - Это же не ты пишешь эти стихи?
- Нет, конечно.
- А букет? Он был тут, когда ты пришел?
- Был… В том-то и дело. И вазы у нас такой нет… - Виктор меня обнял, - Прости, я больше так не буду. Я что-то совсем развинтился… Прости…
- Ну, что теперь, - я гладила его по светлой, но несколько дурной голове.
- Позвони ван Чеху, мне кажется, он должен знать, что у нас тут происходит…
- Не стоит. У него и так своих забот невпроворот…
- Завтра на работе скажи…
- Скажу…
Утром следующего дня нас с Виктором ждал шок. Хотя утречко было прелестным, наверное, чтобы окончательно нас добить.
Пока я готовила завтрак и наслаждалась ярким солнышком и свежими весенними запахами, Виктор разбирал свои нотные рукописи, сегодня он шел на собеседование. Спустя долгое время, какой-то его знакомый, снова пригласил моего возлюбленного писать музыку к кинофильму. Виктор сильно волновался, отбирал лучшее из последнего написанного им.
- Бри, я вчера положил эти твои листочки на шкаф, ты не забирала? - чуть лохматая его голова высунулась в кухню.
- Нет. К незнакомым листочкам теперь близко не подойду, - ответила я.
Наши взгляды встретились. Виктор смотрел на меня круглыми перепуганными глазами, я заразилась его нервным испугом. Возлюбленный мой сделал несколько больших шагов и сел за стол, оперся локтями о крышку стола и сжал ладонями виски. Взгляд был направлен строго перед ним на красное яблоко, напечатанное на клеенке.
- Ты пугаешь меня! - сказала я, не отрываясь от приготовления завтрака.
- Я сам себя только что напугал, - усмехнулся он.
- Рассказывай, - уловила я себя не нотках доктора, даже руку бы на отсечение положила, что сейчас прищурилась, как он.
- Мне сегодня снится сон, - Виктор приободрился и сел совсем, как на приеме, - Что к нам в квартиру пришел мужчина, и забрал листочки со шкафа. Я как будто проснулся и видел его сквозь сон. Утром болела голова, ну, ты помнишь, а потом замотался и только сейчас вспомнил. Я подумал эти стихи попробовать положить на музыку, а их нет…
- Вот тебе всякую ересь на музыку класть…
- Стихи-то ничего. Могла бы песня получиться, - Виктор тряхнул светлыми волосами.
- А как выглядел этот мужик?
- Я не помню, в этом дело. Я лица не видел, только руки. Ну, мощный такой дядька, меня пониже, но мышечной массой не обделен. И кулон у него на шее… Точно, кулон был, - Виктор болезненно оживился.
- Успокойся, радость моя. Какой был кулон? - тихо спросила я, садясь напротив.
Виктор бледнел и ежился от воспоминаний.
- Паук, - тихо сказал он.
- Чего?
Виктор резко встал и пошел в спальню. Я бросилась за ним. Он потрошил свой рюкзак.
- Ну, где ты, где? - шептал он, - Нет, - Виктор растерянно смотрел на меня.
- Чего нет, объясни толком? А то я буду думать, что у нас с тобой на двоих одно обострение!
- Я купил тебе кулон… - краснея, отвечал Виктор, - Ну, просто хотел подарить, скоро ведь уже два года, как мы победили Кукбару. Для доктора я приготовил сюрприз, а тебе кулон нашел… случайно…
- Ты не сбивайся с мысли.
- Заметный такой кулон, с камнем… Паук в центре паутины… Тебе, как победительнице пауков… Так бездарно посеял, - Виктор был очень расстроен, - Я, конечно, понимаю, что ужасно глупо это, но может тот мужик его унес. Я же с цепочкой вместе купил… А… Черт…
- Так вот куда заначка ушла… - улыбнулась я.
- Если честно, да. Еще на струны… - смущаясь, сказал Виктор.
Я обняла его со спины.
- Ничего страшного, родной. А знаешь, я тоже думаю, что кулон мужик забрал. Это многое бы объясняло.
- Не издевайся, пожалуйста, и так над больными смеяться грех.
- А где ты тут больных нашел? Больные все по больницам, - рассмеялась я, хотя на душе скребли кошки, - Этот человек связан с Кукбарой. Я помню из рассказов доктора, что к Пенелопе Андрес тоже во снах сначала приходил. А поскольку ты у нас слегка… ну, ты сам знаешь, бывает, проваливаешься, куда не надо… Может тебя специально использовали, чтобы злоумышленник мог показаться, чтобы я, таким образом, узнала о нем?
- Может и так, - Виктор повеселел, но не сильно, - Со следующего заработка я тебе обязательно куплю такой же, или похожий… - он поднялся, - Мне уже пора…
- Поешь.
- Нет времени, я бумаги не все собрал… Все эти листки чертовы! - Виктор засуетился и засобирался, через пятнадцать минут я пожелала ему удачи и закрыла за ним дверь.
Подозрение мое крепло. Оставалось понять, зачем это Виктору? Очередной психоз? Хочет, чтобы я бросила работу? Не понятно…
Глава 6.
В ординаторской я сидела с твердым намерением дождаться ван Чеха и все ему рассказать. Доктор опаздывал. Со времени той истории с похищением, я относилась к его опозданиям скептически и с большим опасением. Сегодня же, словно чувствуя, что я его жду и волнуюсь, доктор опаздывал сильнее обычного.
В результате он пришел, но вид доктора был настолько убитый, что я и заикаться забыла про свои неприятности.
- Что с вами? - тут же спросила я.
- Налей мне чаю, - устало сказал доктор, - я не спал всю ночь. Бри увезли в больницу, ей стало плохо…
- Вы переживаете, это понятно…
- Брижит, давай без психотерапии. Тошнит уже от этой работы.
Я чуть не выронила чайник и во все глаза посмотрела на доктора.
Ван Чех сидел со сгорбленной спиной, халат был накинут кое-как. Волосы не причесаны с утра, в них особенно ярко сегодня серебрилась седина, а раньше она была вовсе незаметна. Доктор опустил голову на руки и на меня не смотрел.
Поддаваясь первому чувству жалости, пытаясь, разделись с доктором его тяжелый момент, я не стала разбивать чайник, а просто налила чай, поставила чашку рядом с доктором и легко погладила ван Чеха по голове.
Доктор тихо усмехнулся.
- У тебя тоже все не в порядке? - спросил он.
- Есть немного.
- Вот такая жизнь, - резюмировал доктор, - Потом еще Ая затемпературила. Я не знаю, за кого переживаю больше, это забавно, - ван Чех пытался храбриться, отнял руки от лица и выдал подобие улыбки.
- Боюсь, что за всех, включая юродивых, сирых и убогих, - сказала я.
Доктор чуть-чуть развеселился.
- Кстати, у меня есть новость, которая вас развеселит еще больше, - сорвалась на деловой тон я.
- Ну-с, я слушаю, дитя мое, - доктор приступил к уничтожению чая. Взял бутыль коньяка из стола, подержал, подумал и поставил обратно, с задумчивым и чуть печальным лицом. Отследив манипуляции, я продолжила:
- Антонас. Его таскают в Пограничье.
- Как? - доктор окончательно оживился.
- Видимо, за шкирку, - огрызнулась я, - Не перебивайте меня.
- Хорошо, не буду.
- Вы издеваетесь?
- Есть немного, - ван Чех выдал самую плотоядную из своих улыбок.