Это должна быть Колетт. Если он прав, мрачно подумал Брайс, и кровь застыла в его жилах, Пейшенс действительно грозит опасность. Где она? Только бы успеть ее спасти.
Глава 29
Пейшенс устало прислонилась головой к стенке кареты. С каждой ухабистой милей она все больше и больше удалялась от Брайса. Если ее сердце плакало слезами отчаяния, внешне она была полна решимости, не подавать никаких признаков слабости. Колетт и Пейшенс вот уже четыре часа занимали одно и тоже пространство, останавливаясь лишь для того, чтобы сменить лошадей.
Довольно странно, что Колетт не выказывала никакого желания обсуждать ни похищение, ни ее дальнейшие планы. Ее холодное молчание охлаждало все порывы Пейшенс расспросить ее. После того как Колетт пошла в гостиницу, перекусить, она послала одного из своих людей отнести Пейшенс в карету воды и хлеба, которым Пейшенс давилась, но ела, понимая, что голод ослабит ее, затруднив побег.
Пейшенс печально вздохнула. У нее почти не было шансов сбежать. С Колетт ехало пятеро мужчин: двое кучеров на козлах и трое верхом. Все были французы и почти не говорили по-английски, спеша выполнить приказания Колетт. Она легко командовала ими при помощи своей властности и угроз наказания тем, кто осмеливался ей перечить. И все это время либо она, либо кто-то из ее приспешников держал пистолет, нацеленный в сердце Пейшенс.
Пейшенс, однако, не теряла надежды вернуться к Брайсу. Она все еще горела желанием врезать Брайсу по голове за то, что он пытался избавиться от нее тем же способом, что и от своей старой любовницы. Поскольку она понятия не имела, куда они направляются, она не знала, сколько времени продлится их путешествие. Ее надежды и молитвы основывались на вере, что Брайс скоро появится.
Солнце уже давно село, когда Колетт разбудила ее:
— Мы почти приехали.
— Куда? — Пейшенс села прямо, растирая затекшую после сна в неудобной позе шею. Она прищурилась, глядя в темноту кареты, освещенной только одной небольшой лампой, пытаясь прочесть выражение лица Колетт. И тут же отпрянула от яда, исходившего из холодных глаз этой женщины.
Пейшенс никогда раньше не видела такого выражения на женском лице. Это напомнило ей лицо Иуды. Вспомнила она и о Сансуше. И о грязных, жестоких деяниях, которые люди совершают под покровом ночи из алчности, мести или просто без всякой причины. Какие у Колетт темные секреты? И кто украл ее женскую натуру и заменил ее беспощадной ненавистью?
— Ты думаешь, что ты невинна, но это не так. Никто из англичан не невинен. Наш благородный предводитель победит вашу презренную страну и народ, и вы все падете на колени перед превосходством французского общества, — презрительно произнесла Колетт.
— Почему ты взяла на себя миссию разрушения? — Ей нужно было знать эти ответы. В ее ситуации может помочь любая информация.
Колетт пожала плечами, пусть ее планы станут известны. Ничто не остановит ее. Пусть все узнают о ее успехе, о ее триумфе.
— Я Темный Ангел. Мне было тринадцать, когда английские солдаты напали на меня по дороге домой из города. Они изнасиловали и избили меня так сильно, что в течение многих месяцев я не могла даже рассказать об их гнусном преступлении, потеряла голос. Я хотела умереть — пока ко мне не пришел один человек. Он забрал меня у моих родителей, заверив их, что будет заботиться обо мне, хорошо воспитает и вернет мне мой голос. — Она помолчала. — Тот человек сдержал обещание. Всего через несколько месяцев он вернул мне мой голос. Это было слово «vengeance». — Она улыбнулась. — Месть. Он научил меня и еще троих мальчиков такого же возраста, которые тоже потеряли детство, что мы можем научиться использовать свое тело и мозг, чтобы служить Франции. Он вбивал слово «vengeance» в наши головы до тех пор, пока оно не стало, выжжено в наших душах. Пока даже во сне мы не стали думать о возмездии, владеть оружием со смертоносной силой и не чувствовать ничего, только жажду мести.
Пейшенс подалась вперед, захваченная историей Колетт, которая напомнила ей о жестокости мира, о котором до настоящего момента она так мало знала.
— Когда мы стали достаточно взрослыми, то поняли, что наша жизнь ничто для нашего хозяина. Мы были всего лишь его орудиями войны. Наш успех доставлял ему удовольствие, в случае же провала нас жестоко наказывали. Мы быстро научились не допускать промахов.
Самоуверенная улыбка появилась на губах Колетт, и Пейшенс с благоговением наблюдала за этой трансформацией.