Разговор получился тяжелый и неприятный. Ушел Горбушин от нее в четырнадцать часов – это она помнила точно, потому что на крыльцо вышла тетка Матрена и добродушно, не зная, какой разговор она прерывает, сказала:
– Хватит лясы точить, Миша, два часа уже, Клавдия на работу опоздает…
Выслушав сбивчивый и взволнованный рассказ девушки, я попросил собственноручно записать свои показания, обратив особое внимание на ту часть, где говорилось о времени пребывания Горбушина у ее дома.
Пока Клава писала, я машинально пробежал глазами знакомую заметку в газете «Знамя труда» и подумал: «Если она говорит правду, то Горбушин действительно не виноват». Конечно, он мог встретиться с ней и придумать всю эту историю. Почему ни на одном из допросов Горбушин ни слова не сказал о том, что он заезжал к Брызгаловой? Он не настолько глуп, чтобы не понимать, какое значение имеет такой факт. С другой стороны, в рассказе Клавы я не чувствовал ни малейшей фальши, ни малейшей натяжки. Путаное дело… Надо немедленно устроить им очную ставку,– решил я.– Нет, пожалуй, сначала лучше еще раз допросить Горбушина, выяснить, будут ли расхождения в их показаниях. Необходимо также немедленно допросить тетку Брызгаловой.
Я мысленно стал составлять план предстоящего допроса и только тут заметил, что Клава перестала писать и, помусолив палец, пытается стереть с него чернильное пятнышко.
– Вы пишите, пишите, я подожду.
– А я уже кончила.– Клава пододвинула ко мне лист бумаги, заполненный ровным, каллиграфическим почерком.
Я прочел ее показания, машинально поставил перед «что» запятую и попросил расписаться, где положено. Показания были написаны толково и без лишних слов.
– Скажите, Клава,– обратился я к девушке,– когда можно повидать вашу тетю, в какое время она бывает дома?
– Да она все время дома сидит, она у нас пенсионерка. А если это срочно, товарищ следователь, то вы можете ее увидеть хоть сейчас: она меня внизу дожидается. Когда узнала, что я в милицию иду, ни за что не захотела меня одну отпускать.
В коридорчике, который вел к паспортному столу, на широком кожаном диване сидела пожилая полная женщина, чем-то неуловимо похожая на Клаву. Завидев девушку, она тяжело приподнялась с дивана и, поправляя теплый пуховый платок, нараспев сказала:
– Ну, слава те господи, я уже думала, ночевать здесь придется, и народ такой настырный: «Чего надо?» да «К кому пришла?» Пойдем, что ли, Клава…
Показания Гущиной в основном совпадали с тем, что рассказывала Клава.
Проводив Клавину тетку, я попросил дежурного как можно быстрей пригласить на допрос Горбушина.
В кабинете я перечитал показания Брызгаловой и Гущиной. Расхождений в них не было. Были кое-какие мелкие неточности, но они скорее свидетельствовали о том, что Клава и се тетка говорили правду Например, Гущина никак не могла припомнить, во что был одет в тот день Горбушин. Это казалось мне логичным, видела она его минуту-полторы, не больше, издалека, и поэтому вполне могла не запомнить или просто не обратить внимания на то, как он одет.
На вопрос, почему она так точно помнит время, когда она вышла на крыльцо. Гущина ответила:
– У нас часы идут неточно, то спешат, то отстают Чтобы племянница не опоздала на работу, я включила приемник. Как раз по «Маяку» передавали мою любимую песню «Рязанские мадонны» и сразу после этого тик-так: «Московское время четырнадцать часов». Ну я и вышла, чтобы поторопить Клаву, она с Мишей о чем-то у калитки толковала.
– А почему она в это время оказалась дома? – спросил я.
– Как – почему? На обед пришла, повариха у них в леспромхозе ушла, горячего не готовят, а на сухомятке долго не протянешь. Колбаса да сырки плавленые – куда это годится? А я суп сварю и котлеты пожарю.
Чувствуя, что Матрена Степановна не прочь пуститься в рассуждения на кулинарные темы, я спросил, как она относится к Михаилу.
– Парень как парень. Ничего плохого сказать про него не могу. Так из себя вежливый, и специальность хорошая, к тому же шофер, а не пьет.
– Откуда вы знаете, что он не пьет?
– Пьющего сразу видно. Вот мой,– очевидно имея в виду мужа, сказала Матрена Степановна,– на что был непьющий, а в получку обязательно назюзюкается. А Миша – тот и в получку ни-ни, хороший парень! – решительно добавила она.
Очевидно, Матрене Степановне ничего не было известно о конфликте, происшедшем между Горбушиным и ее племянницей. Последний вопрос, который я задал Гущиной, носил несколько необычный характер.