В 1944 году усилились воздушные налеты. Почти ни одна ночь не проходила спокойно. Выли сирены, грохотали зенитки. Гулко ахали разрывы тяжелых авиабомб. Во время налетов рабочих не выводили в бомбоубежище, и они метались, запертые в бараках, забивались под нары. На меня во время бомбежки находило одеревенение, я был не в силах пошевелить пальцем; вынужденный сидеть вместе со всеми, я только судорожно переводил дыхание и, хотя никогда не был верующим, молил бога сохранить мне жизнь. Несуществующий бог, как видно, внял моим просьбам – я выжил, пройдя сквозь этот ад. Войска Советской Армии подходили все ближе и ближе. И однажды на рассвете канонада русской артиллерии прокатилась над городом.
На заводе началась паника, ни о какой планомерной эвакуации не было и речи. А к вечеру город был занят войсками Советской Армии. Рабочие плакали, целовались, обнимали друг друга. Я тоже ликовал вместе с ними, хотя на душе скребли кошки.
Целую ночь мы с песнями и национальными флагами, раздобытыми невесть откуда, ходили по улицам освобожденного города. Немцев почти не было видно, из многих окон свешивались в знак капитуляции флаги из простыней. Солдат и офицеров Советской Армии, показавшихся нам навстречу, обнимали и качали, высоко подбрасывая в воздух. Рано утром молоденький капитан, приехавший на завод, попросил граждан Советского Союза отойти в сторону. Многие знали, что я русский, и поэтому мне ничего не оставалось, как присоединиться к ликующей толпе моих соотечественников. Нас накормили и отправили во временный лагерь для проверки. Я назвался Князевым Константином Гордеевичем, красноармейцем, попавшим в плен в 1942 году. Легенда была разработана майором Кригером, и я знал ее назубок. Подлинного Князева давным-давно не существовало на свете, все его родственники погибли во время оккупации. В лагере для репатриированных все шло гладко. Проверяли нас не особенно тщательно: на это просто, видимо, не хватало ни людей, ни времени. После того как я прошел медицинскую комиссию, мне из-за ранения и усилившейся за это время дальнозоркости дали «белый» билет и проездные документы. Так я попал обратно в Советский Союз. День Победы я встречал в казахском городе Кокче таве. Я знал, что такие, как я, считаются государственными преступниками. И страх неминуемой расплаты не давал мне долго засиживаться на одном месте, не давал обзавестись семьей и друзьями. Мне постоянно чудилось, что за мной следят, что меня разоблачили, и я срывался с насиженного места и мчался сломя голову, заметая следы, в какой-нибудь медвежий угол. Порой мне казалось, что страхи мои лишены основания; я успокаивался, но ненадолго -через некоторое время все начиналось сначала.
Да, за прошлое всегда приходится платить. Грехи наши всплывают, как утопленники, и, как правило, в самый неожиданный и неподходящий момент. Ну разве я мог когда-нибудь предположить, что в каком-то Зеленогорске нос к носу столкнусь с Леонидом Карповым, а буквально через несколько дней с обер-лсйтенантом Рюге.
И если я считал первую встречу убийственной, то вторая, как мне казалось, была послана самим богом во спасение…
СЛОВО ПРОКУРОРА– После окончания войны я еще год лежал в госпитале. Потом ушел на гражданку. В 1947 году поступил в юридический институт. После окончания пять лет проработал следователем, потом помощником прокурора. Сейчас – прокурор Зеленогорского района. Встреча с Курдюмовым-Князевым для меня была неожиданностью. Когда следователь Лазарев вышел из кабинета и закрыл за собой дверь, Князев, еще раз внимательно посмотрев на меня, неожиданно заговорил:
– Нас здесь никто не подслушивает?